– Спокойствие. Я добавила в его вечернюю трапезу снотворное, – сказала она. – Невозможно проделывать такое часто, чтобы не вызвать подозрений Фиридела, но сейчас змей не может его использовать. Это ненадолго.

При звуках ее голоса Сигосо зашевелился.

– Я и не догадывался, что змеи на такое способны, – захлебнулся Лот. – Управлять чужим телом…

– Когда умирает высший западник, гаснет и пламя служивших ему виверн и их потомства. Может быть, эта связь такого же рода.

– Давно он так?

– Два года.

Болезнь началась, когда Искалин изменил союзу Добродетели.

– Как это случилось?

– Прежде ты должен выслушать правду, – остановила Лота донмата. – Отец помнит достаточно, чтобы тебе рассказать.

– Мароса, – прокаркал король. – Марос-с-са.

Лот съежился от этого голоса. Как будто в горле Сигосо скрывалось гнездо гремучих змей.

– Где ты, дочь? – очень тихо заговорил он. – Или я должен сам идти за тобой?

Донмата невозмутимо повернулась к отцу и принялась снимать повязку. Ее руки до локтя покрывали бархатные перчатки, но Лот не смел вдохнуть, видя ее так близко к больному и страшась, что Сигосо прокусит бархат насквозь или дотянется до ее лица. Когда повязка была снята, Сигосо оскалил зубы. Глаза его утратили цвет топаза, став серыми, как пепелище. И такими же пустыми.

– Надеюсь, ты хорошо спал, отец, – по-инисски заговорила донмата.

– Мне снилась часовая башня и женщина с огнем внутри. Мне снилось, что она – мой враг. – Сигосо уставился на Лота, сгибая и разгибая скованные руки. – Кто это?

– Артелот Исток, наследник Златбука. Наш новый инисский посланник. – Донмата выжала из себя улыбку. – Я подумала, не расскажешь ли ты ему, как умерла королева Розариан.

Сигосо дышал как кузнечные мехи. Его взгляд метался от лица к лицу – так охотник выбирает добычу.

– Я покончил с Розариан.

Он с таким наслаждением раскатил на языке ее имя, что Лота пробрал холод.

– Зачем? – спросила донмата.

– Эта грязная потаскуха отвергла мою руку. Царственную руку. – Сигосо сплюнул, на шее у него вздулись жилы. – Она предпочла валяться с пиратами и мелкими дворянчиками, чем слить свою кровь с кровью Веталда… – У него на губах показалась слюна. – Дочь, я в огне.

Бросив взгляд на Лота, донмата отошла к ночному столику, где стояла миска с водой и лежала материя. Смочив ткань, дочь положила компресс отцу на лоб.

– Я велел сшить ей платье, – продолжал Сигосо. – Платье такой красоты, чтобы тщеславная шлюха не устояла перед искушением. Я велел пропитать его ядом василиска, купленным у богатого торговца, и послать в Инис, чтобы спрятать среди ее одежды.

Лот не мог сдержать дрожь.

– Кто его спрятал? – прошептал он. – Кто спрятал платье?

– Он говорит только со мной, – шепнула донмата. – Отец, кто спрятал платье?

– Наш друг во дворце.

– Во дворце… – эхом повторил Лот. – Ради Святого, кто?

Донмата повторила его вопрос. Сигосо захихикал, но смешок перешел в кашель.

– Чашник, – произнес он.

Лот опешил. Должность чашника несколько веков как упразднили.

Платье подложили в королевский гардероб. Дамой гардероба была в то время Арбелла Гленн, а она никогда не причинила бы зла своей королеве.

– Надеюсь, – сказал Сигосо, – от нее осталось что хоронить. У василисков такой сильный яд… – Он закашлялся смехом. – Он и кости разъедает.

При этих словах Лот вытащил из ножен кинжал.

– Прости отца. – Донмата бездушно разглядывала плотского короля. – Я сказала бы, что он не в себе, только боюсь, он всегда был таков.

Лот в отвращении подступил к кровати.

– Рыцарь Доблести обращает к тебе спину, Сигосо Веталда, – вздрагивающим голосом проговорил он. – Ее рука принадлежала только ей, и она вправе была отдать ее кому пожелает. Поглоти тебя Огненное Чрево!

Сигосо улыбнулся.

– Я в нем, – сказал он, – и здесь рай.

Серый цвет его глаз замерцал, в нем загорелись красные искры, похожие на угли.

– Фиридел! – Донмата схватила со столика чашу. – Выпей, отец. Это уймет боль.

Она прижала чашу к его губам. Не сводя глаз с Лота, Сигосо выпил. Лот, пораженный услышанным, позволил донмате вывести себя за дверь.

Его мать, Аннес Исток, была рядом, когда умирала королева-мать. Теперь Лот понимал, почему ни она, ни Сабран ни словом не обмолвились ему про тот день, когда Розариан облекли в это прекрасное платье. И почему Арбелла Гленн, любившая королеву как родное дитя, с тех пор онемела.

Лот опустился на ступени. Он вздрогнул, заметив, что за спиной у него стоит донмата.

– Зачем вы заставили меня это слушать? – спросил он. – Почему не рассказали сами?

– Чтобы ты увидел и услышал правду, – ответила она, – и передал ее Сабран. Для этого ты должен был поверить – чтобы не покинул Искалин с мыслью, что в нем остались еще тайны.

Донмата села ступенью выше его, так что их головы пришлись вровень. На коленях у нее лежал шелковый узелок.

– Он нас слышит? – спросил ее Лот.

– Нет. Он снова уснул, – сказала она. – Молюсь, чтобы Фиридел не понял, что я его изгоняла. Пусть думает, что отец умирает. Полагаю, так оно и есть. – Она подняла голову. – Я не сомневаюсь, что змей намерен поставить меня на его место. Сделать марионеткой, чтобы править через меня.

– А Фириделу нет дела, что вы так его держите – скованным и в темной комнате?

– Фиридел понимает, что отец в нынешнем своем состоянии не выглядит… царственно, ведь его тело гниет, хоть и продолжает дышать, – сухо ответила донмата, – но по приказу я должна выводить его из комнаты. Чтобы наш господин и повелитель мог заглянуть в любое помещение дворца. Чтобы распоряжаться Советом. Чтобы убедиться, что мы не замышляем бунта. И не позволить нам призвать помощь.

– Если ты убьешь отца, Фиридел узнает, – сообразил Лот. – И накажет тебя.

– В последний раз, когда я воспротивилась ему, он отправил одну из моих дам к воротам Антианы. – Ее лицо застыло. – Мне пришлось смотреть, как дракониды разорвали ее в клочья.

Некоторое время оба молчали и не шевелились.

– Со смерти королевы Розариан прошло четырнадцать лет, – заговорил Лот. – Тогда… драконы еще не управляли Сигосо.

– Не всякое зло исходит от змеев.

Донмата развернулась к нему лицом, прислонилась к стене.

– У меня сохранилось немного детских воспоминаний об отце. Только его холодный взгляд, – тихо заговорила она. – Мне было двенадцать, когда мать среди ночи вошла в мою спальню. Их брак никогда не был легким, но в ту ночь она казалась испуганной. И сердитой. Она сказала, что мы отправляемся к ее брату, королю Джантару в Рауку. Мы оделись слугами и украдкой выбрались из дворца.