— Кого тебе? — спросила старуха скрипучим басом.

— Вас, Полина Тихоновна, — вежливо ответил Валя. — Зайти к вам разрешите?

— Тебе-то? — Старуха с сомнением оглядела Валю и покачала головой. — Чтой-то я тебя не помню.

— А я к вам первый раз.

— А-а… Бутылочку прихватил?

— Да нет. Поговорить надо.

— Ишь ты, разговорчивый какой нашелся, — ворчливо сказала старуха и распахнула дверь. — Ну, заходи, коли пришел.

Валя шагнул через порог и оказался в тесной, грязноватой кухне. За ней виднелась комната, и Валя, уже не спрашивая, прошел туда и огляделся. Тяжелый, застойный запах стоял в комнате. Валя увидел широкую, неприбранную постель, стол, заставленный грязной посудой и бутылками, какое-то тряпье на стульях, а в дальнем углу, на полу, целую батарею пыльных бутылок возле старенького, покосившегося шкафа.

— Ну, садись куда хочешь, гость дорогой, — с одышкой произнесла старуха и, тяжко кряхтя, опустилась на кровать, не подумав даже запахнуть старый, вылинявший халат. — Ох, господи, господи. Никому не нужна, всеми брошена…

— Однако гостей у вас хватает, я гляжу, — заметил Валя, очищая себе место на стуле. — Не одна же вы столько употребили, — и он кивнул на бутылки в углу возле шкафа.

— Известное дело, — спокойно согласилась старуха. — Вот после Кольки, к примеру, сколько осталось, — она указала на стол. — Подсаживайся, угощу. Мне не жалко, если человек хороший. Чего мне жалеть?

— Спасибо. А Колька-то не один был небось?

— Ясное дело. С красавицей своей. Два дня прожили.

— А потом?

— Вчерась забрали. Не приведи господь как. Чего тут было!.. Одних машин — пять штук иль десять. Этих — человек двадцать. Полк целый. Палили во все стороны. Страшное дело. Говорили, самолет должен был прилететь. Я и то, веришь, еле жива осталась.

— Выходит, и в вас палили? — улыбнулся Валя.

— Не. Я от страха. Они, значит, в концертную залу себе пошли, Колька-то с бабами. А я следом на угол, в продуктовый. Чуть вышла из дома-то, тут уже, значит, и началось. Ну, я и обмерла вся.

Валя про себя облегченно вздохнул. Старуха, видимо, его не запомнила, а может, и вообще не разглядела.

— Как же Колька к вам залетел?

— Дружок привел, Леня. Он у меня до того уже с неделю жил.

— В первый раз?

— Ага. В первый.

— А его кто привел?

— Да нешто я помню? Кто-то, значит, привел. А как же?

— Ну, мог и сам подойти, на вокзале, к примеру.

— Мог и сам, ясное дело, — охотно согласилась она. — Ну да. Подошли. На вокзале как раз. Леня и еще один, видный такой, пожилой весь. Вот он мне и говорит: «Бабуся, местечка для молодого человека не найдется переночевать ночки на три-четыре? Довольны будете». И Леню, значит, выставляет мне. Ну, я его и забрала, Леню-то.

— А до того вы этого пожилого и не знали?

— И не знала, и не видела. Случайный человек.

— А Леня вам говорил, откуда он сам?

— Дык когда говорить-то? Я ж его и вообще, считай, не видела. Утром шасть, и до ночи. А вот… Когда ж это, дай бог память, было-то?.. Ну да. В прошлое воскресенье как раз. Пришел, значит, тоже к ночи уже. Ой, я прямо обмерла. Сам не свой. Лица на нем не было, вот те крест. «Бабушка, говорит, давай скорей выпьем. Чего я наделал, чего я натворил…» Ну, бутылочка, конечным делом, нашлась. Выпили, значит. Я его и спрашиваю: «Чего же ты, бедолага, наделал-то?» — «Ой, говорит, мы, бабуся, человека убили». И чуть не плачет сам. «Как же рука поднялась, спрашиваю? Ведь божье создание, как и ты сам. Что он тебе сделал?» — «Ничего он мне не сделал. И рука-то у меня дрогнула. А сотоварищ, значит, нож перехватил и… скончал человека. А кровь на мне, говорит, тоже лежит». И дрожит весь. А сам-то — во! — Полина Тихоновна широко развела руки. — И по виду разбойник. А душа в ем осталась, точно тебе говорю.

— А кто ж сотоварищ был, не сказал? — негромко спросил Валя.

— Да мне-то на кой знать? Душегуб, он и есть душегуб.

— А потом что?

— Всю ночь, значит, угомониться не мог. Душа его на части рвалась. Не просто это, человека-то порешить. Против естества это человеческого, я так скажу. Человек должон али рассудок потерять, али душу. Одним словом, перестать человеком быть, упаси господи.

Она мелко перекрестилась и глянула в дальний угол комнаты, возле окна, где висели две небольшие темные иконы.

— Выходит, переживал он этот случай, — сказал Валя.

— Ужас как, — подтвердила Полина Тихоновна. — «Все, говорит. Больше у меня жизни так и не будет. Не заарестуют, так от мыслей помру. И мать не увижу, и сестру, и Зину тоже».

— Какую Зину? — почти непроизвольно вырвалось у Вали.

— Кто ее знает какую. Жена небось али невеста.

— Ну, а на другой день что, в понедельник?

— Дык что? Спал полдня, а потом говорит…

— Как это — полдня спал? — снова не удержался Валя.

— Так вот и спал. Ночь-то всю колобродил. А потом встал и говорит: «Пойду пообедаю. Где тут можно-то рядом?» — «Да на вокзале, говорю. Там ресторан есть». Ну, он и пошел. А перед уходом говорит: «Ох, страшно мне, бабуся». Ушел, и нет его. Ночь пропадал где-то. Я уж думала — все. А он на другой день, к вечеру, вот с Колькой заявился и с красавицей его.

— А где же Леня сейчас?

— Домой уехал.

— Как так — домой?!

— Да так. Как Кольку-то с его кралей повязали, вскорости и Леня приходит. Вечер уж, правда, наступил.

И тут Валя подумал, какую же ошибку они допустили, не оставив в квартире засаду. Они, конечно, не знали, что там же скрывается Леха, они даже предполагали, нет, были уверены, что если Чума с Музой, то Леха с ним не будет И все же это их промах, а точнее его, Валин, личный промах, он руководил операцией. И вот Леха исчез. Так и придется доложить Кузьмичу.

— …Пришел, значит, — продолжала между тем свой рассказ старуха. — Ну, я ему и преподнесла про дружка его. Он весь аж затрясся. «Спасай, говорит, бабуся». — «Да что же я теперича сделать могу?» — спрашиваю. «Билет ступай мне возьми куда хочешь, говорит, только подальше». — «Может, спрашиваю, тебе на родину взять?» — «Уж какой будет, отвечает, только чтобы, значит, сразу уехать». Ну, я ему билет и взяла. Той ночью и уехал, грешный.

— Куда же вы ему билет взяли?

— Уж и не помню. За шесть десять. В жесткий вагон.

— Брали на Белорусском?

— А где же еще? Свой вокзал-то.

— И в котором часу его поезд ушел?

— Ушел-то? Да тут же и ушел. Часов, стало быть, в одиннадцать.

— Ну, бабуся, будешь к себе постояльцев водить, и не такого еще душегуба приведешь! — с досадой сказал Валя. — Лучше уж деток своих заставьте помогать. Мой вам совет.