Когда слезы их высохли, Людовик XVIII снова робко напомнил о своей просьбе принять подарок. И тогда фаворитка с лицемерным выражением на лице сказала:

– Сир, ваша воля – закон для всех ваших подданных, и я должна подчиниться ей, как и все. И даже более, чем другие… Однако мне было бы приятнее, если бы вы отказались от вашего плана. И я нижайше прошу Ваше Величество никогда больше об этом разговора не заводить…

После ее ухода озадаченный король стал думать, почему же это мадам дю Кайла не пожелала принять в подарок Сент-Уэн. Проанализировав несколько вариантов, он в конце концов решил становиться на мысли, что фаворитка отказалась от замка только потому, что раньше он принадлежал мадам де Помпадур и что врожденная деликатность не позволяла ей наследовать женщине столь легких нравов.

Людовик XVIII не любил полумер. И решил снести старое здание, а на его месте построить новый замок, который будет спланирован, возведен и оборудован для Зоэ.

Вскоре начались работы. Но, опасаясь упреков фаворитки, монарх ни словом не обмолвился об этом с фавориткой. А та, в течение трех месяцев, хотя правительственные газеты и весь город только и говорили о разрушении замка Сент-Уэн, делала вид, что ничего об этом не знает.

8 июля она дала согласие сопровождать Людовика XVIII, который собирался заложить первый камень будущего замка. Их встретил архитектор господин Итторф, прочитавший в присутствии озадаченных придворных текст, написанный самим королем:

«Его Величество Людовик XVIII, вернувшись в свои владения, торжественно объявил о подписании им 2 мая 1814 года о скорой публикации Хартии, которую он намерен был дать своим подданным. Спустя несколько лет после этого Сент-Уэн был разрушен, и король, уверенный в том, что дружба увековечит воспоминания о его заботе о своем народе, пожелал, чтобы эти, ставшие знаменитыми, развалины не были забыты грядущими поколениями. Этот камень, с которого по его указанию начнется возведение нового здания, был заложен собственноручно королем, а надпись на нем достойна принца. Уложенная в свинцовый ящик, она была заложена в основание здания в присутствии мадам Зоэ-Виктории Талон, графини дю Кайла. Благодаря своим качествам, уму и возвышенности чувств она стала подругой короля, который полагает, что своими печалями, своей неясностью и любовью к детям она, сразу же после их знакомства, поняла все горести короля и разделила их с ним».

Этому тарабарскому тексту очень живо аплодировал весь двор. После чего пергамент был уложен в свинцовый ящичек, вделанный в камень, и Людовик XVIII, покраснев, как школьник, совершил несколько ритуальных движений мастерком.

С той поры все королевство узнало о том, что Зоэ была официальной фавориткой страдавшего подагрой монарха…

Почувствовав уверенность, мадам дю Кайла смогла пообещать ультра, что их политика одержит верх. Она начала с того, что потребовала отставки герцога де Ришелье, которого граф д’Артуа считал слишком умеренным.

Людовик XVIII не очень хотел отстранять от власти человека, от которого видел только хорошее. Но Зоэ настояла на своем, и монарх дал слово, что известие об отставке герцога дойдет до нее раньше, чем она ляжет спать. В полночь ей сообщил об этом один из королевских секретарей…

На следующий день Людовик XVIII, чувствуя себя все-таки немного неловко оттого, что прогнал хорошего, честно ему служившего человека, сообщил одному из доверенных лиц о своем непонятном решении так:

– Теперь, по крайней мере, у меня не будет семейных сцен…

Став настоящей «королевой Франции», мадам дю Кайла заставила короля обратиться за услугами к графу де Виллелю. Тот сформировал кабинет министров крайне правого толка, вручив портфель министра иностранных дел Матье де Монморанси (свекру Состена де Ларошфуко, любовницей которого была Зоэ). Пост министра почт занял герцог де Дудовиль (отец Состена), а в кресло министра юстиции сел господин де Пероннэ, молодой адвокат, пылавший любовью к мадам дю Кайла, которого та уже давно хотела уложить в свою постель.

Эта эротико-политическая комбинация позволила дергать за веревочку другой женщине – мадам Рекамье, подруга Монморанси, добилась назначения ее дорогого Шатобриана послом Франции в Лондоне…

Могущество мадам дю Кайла было столь велико, что политики, военные, писатели, газетчики, судейские, священнослужители составили ее двор. Пока король спал в своем кресле на колесиках, положив голову на толстую грудь, она принимала просителей. «Просители текли потоками, – пишет Эдуар Перре, – среди рукописей Национальной библиотеки сохранилась тетрадь, в которую ее доверенная дама записывала коротко ответы, которые следовало давать на бесчисленные просьбы. Все обращались к ней: поэты, ищущие места, подхалимы всех мастей и рангов, ее подруга детства герцогиня д’Абрантес, герцог д’Аварей, напоминавший об оказанных некогда услугах и делавший попытки получить командование над девятнадцатой дивизией»133.

Ни один из министров не смел противиться ее воле, и за те два года, которые король угасал на глазах, Францией правила она. Ее правление прошло бы безо всяких происшествий, если бы другая женщина – ведь, что бы там ни говорили, за кулисами политики времен Реставрации было очень много красивых женщин – не стала бы косвенно причиной войны.

В 1822 году европейские монархи с вполне понятным раздражением узнали о том, что король Фердинанд VII стал жертвой революции и содержится пленником в собственном дворце. Этот несчастный обратился за помощью к Священному союзу, который собрался в Вероне на конгресс, чтобы рассмотреть вопрос, каким образом члены коалиции могут оказать помощь попавшему в беду монарху. Матье де Монморанси, ярому противнику вооруженного вмешательства, было поручено представлять на конгрессе интересы Франции. Но Шатобриан, очень страдавший оттого, что находится в тени, решил, что конгресс мог бы стать для него лично местом проявления его талантов диалектика, оратора, философа и обворожительного дипломата. Он написал своей любовнице, очаровательной мадам де Дюра, та направила к королю своего мужа, который добился, чтобы виконта включили в состав французской делегации…

Шатобриан выехал в Верону и незамедлительно оттеснил на второй план Монморанси, который был вынужден вернуться в Париж. Став официальным представителем Франции, автор «Мучеников», желавший развязать «свою войну», сразу же с началом дебатов проявил себя ярым сторонником вооруженной интервенции и потребовал – поскольку речь шла о спасении представителя рода Бурбонов – предоставить Франции право одной провести эту экспедицию.

Представители других стран, очень довольные тем, что могут не ввязываться в войну, с радостью на это согласились. И 7 апреля 1823 года французская армия под командованием герцога Ангулемского вторглась в Ирун…

В очередной раз несколько легкодоступных женщин сыграли определяющую роль в истории Франции…

Весь апрель Людовик XVIII получал сообщения, которые он читал, отложив в сторону все другие дела. В этом документе не было, как можно было предположить, свежей информации о ходе боевых действий в Испании. Это были отчеты господина Итторфа, архитектора, которому было поручено проведение работ в Сент-Уэне. Ибо королю хотелось, чтобы все работы были завершены ко 2 мая, Дню провозглашения Хартии.