– Астра, я понимаю твою тревогу о будущем нашей дочери, но посмотри на фрайна Шевери или фрайна Рейни, – Стефан взмахом руки указывает на дверь. – Они одарены немалой силой, они умеют с ней управляться не хуже обученных закатников, хотя никогда не переступали порога закатных обителей и не говорили о своих особенностях во всеуслышание. Их никто не преследует, ни в чём не подозревают и едва ли кто-то осмелится обвинить их в сокрытие незаконных сил. Когда придёт время, найдём надёжных людей, кто сможет обучить Миреллу искусству управления собственными силами вне ока Заката.

– Фрайны Рейни и Шевери мужчины, – напоминаю.

– Разве это столь уж важно? Ты же училась.

– В Беспутном квартале, у тех, кто сам скрывался. Стефан, ты хотя бы представляешь, сколько там таких, как я, Илзе или Бришойни, привратница из нашей обители?

Стефан хмурится, не понимая, о чём я нынче толкую упрямо. Конечно же, он не представляет, тут и удивляться нечему. Что можно увидеть во время краткосрочных визитов в Беспутный раз в полгода? Ничего, кроме фасада, надёжно прячущего свои тайны за стенами, яркой обложки, раскрашенной красками общеизвестных представлений о таких кварталах. Дома утех, игорные и питейные, беспутницы, шулеры и бездна греховных пороков – вот и всё, что приходит на ум обычному человеку, далёкому от истинной жизни Беспутного. Я не могу винить Стефана в неведении – никому в этом мире, даже государям, не дозволено знать абсолютно всё, обо всём и обо всех, – но и избавиться от новой порции недовольства не получается.

– Или, думаешь, всем им станет лучше, если идеи фрайна Элиаса о чистоте крови найдут отражение в действительности?

– Я уже говорил тебе, что фрайна Элиаса больше заботит движимое и недвижимое имущество рассветников, нежели чья-то кровь, – возражает Стефан с мягкой настойчивостью.

– А если нет? – не отступаю я. – Да и разве ж народу вне стен дворца и зала заседания Совета кто-то разъяснит подобные тонкости? Многие ведать не ведают, чем там набиты сундуки у рассветников, золотом или Словом Четырёх. Зато все слышат об отравленной крови и смесках, что лишь выглядят как честные люди, а на самом деле только и думают, как бы других ядом своим заразить.

– А ещё поговаривают, будто в тех сундуках кое-какие артефакты припрятаны, в том числе прежде не виданные в Империи, и книги по колдовскому искусству, вывезенные из Хар-Асана, – замечает Стефан. – Поэтому один орден и заинтересован в ограничении другого… и наоборот. Их противостояние длится с давних пор, меняются только лица, вещающие от имени каждой из сторон.

Заверения Стефана ничуть меня не убеждают. Он привык, что одарённые в его окружении фрайны высокого положения, сами выпестовавшие свои силы и вступившие в число доверенных, приближённых лиц императора не неоперившимися юнцами, но зрелыми мужами. Для него явилось неожиданностью, что молоденькая девушка вроде Лии или той служанки может обладать силами не меньшими, чем славные мужи из его окружения, может выучиться чему-то самостоятельно, и в то же время он счёл, что подобное применимо и для Миреллы. Он забывает, что Лия росла на островах, и по сей день куда более свободных от закатного ока, а служанка что-то да узнала, но должного применения себе не нашла. Миреллу же ждёт нечто среднее, у неё будет возможность учиться, узнавать, но ей откажут в возможности применить себя, её обрекут на исполнение долга перед государством, которому нет большого дела до её сил.

Стефан подходит ко мне, смотрит пристально в глаза.

– Мой отец часто повторял: держись центра и не отклоняйся сильно ни в одну из сторон, – голос тих, серьёзен и я проглатываю готовые сорваться возражения. – Всех прошений не рассмотреть, всем не угодить, как ни старайся. Всегда будут те, кто не удовлетворён в полной мере, всегда, что бы мы ни сделали, с кем бы ни согласились, какое решение ни приняли бы. Мой дядя пытался идти навстречу всем, кому только удавалось донести до него важность своих забот и желаний, и что из этого потакания вышло? Его перетягивали, словно канат на ярмарке, каждый в свою сторону. Его фаворитов подкупали и перекупали, зная, что их речам он внемлет скорее. Тётя Арианна раздавала высокие должности всякому, кто сумел её развлечь, и тем самым множила свиту шептунов, прихлебателей и искателей милостей. Эй-Форийя прекраснейший дворец Империи, но его строительство обошлось куда дороже, чем планировал мой дед. Дядя изрядно дополнил и расширил его проект, не считаясь с расходами. Поэтому отец не любил бывать в Эй-Форийе. Всякий раз приезжая туда, он видел в бездумной этой роскоши лишь бесконечные счета, баснословные суммы, потраченные на отделку, обстановку, собрание предметов искусства и последующее содержание дворца.

Содержание столичной резиденции наверняка тоже обходится в солидную сумму, не говоря уже о полчище придворных, мало чем отличающихся от своих предшественников, наполнявших императорские дворцы при Филандере. Видя всех этих людей ежедневно, я всерьёз размышляю, каким бы образом убрать большую часть из них, оставив лишь тех, чьё присутствие действительно необходимо. У каждого из них есть поместья, дома, замки, редкий фрайн среди них бедствует по-настоящему – нищим при дворе места нет, неважно, из франнов они или простые аранны, – так почему бы им не проводить время на своих землях и в своих особняках?

– Именно храмовники настаивали на строжайшем соблюдении всех обрядов Благодатных на островах и обязательном наказании за пренебрежение ими, – продолжает Стефан. – Мотивировали это тем, что так люди скорее отринут тёмных чужеземных божков и повернутся к свету истинной веры. И дядя их послушался. Храмовники были весьма убедительны и, похоже, не обошлись без выделения щедрого жалования кому-то из дядиных любимчиков, дабы тот повторил все их доводы императору в более неформальной обстановке.

Но вместо принятия истинной веры жители островов предпочли отринуть власть Империи.

– В те беспокойные годы я был ещё мал и многого не запомнил, однако отец всегда предостерегал от подобного потакания всем и каждому. Даже государь не должен возноситься, позволять своему положению ослепить себя, отворачиваться от того, что говорят советники, первые фрайны и народ, но и давать всем без разбору то, чего они хотят, нельзя, – Стефан берёт меня за руку, ласково гладит мои пальцы, точно надеясь таким бесхитростным образом скорее убедить меня. – В случае достижения желаемого Закат может подняться высоко… слишком высоко и вспять ничего уже не обратишь. Он и сейчас куда более независим, чем любой другой, состоятелен не меньше Рассвета, но при том закрыт почище монастырей ордена Немых братьев. Почему, ты думаешь, я отдаю предпочтение фрайнам вроде Шевери или Рейни? Мы с Блейком знаем друг друга давно, я много лет наблюдал за ним и видел, сколь его мышление отличается от адептов Заката. За ним и такими, как он, нет закатной обители, нет совета магистров, дёргающего своих эмиссаров за веревочки. Он свободен, независим и при том искусен во владении силой не хуже любого магистра из ордена.

– И всё же Блейк остаётся скрывающимся, – напоминаю я. – Как и фрайн Шевери, когда придёт ему срок вернуться на земли Империи, как и я, как и Мирелла, как и другие одарённые в твоём окружении. И нас от других нам подобных, скрывающихся и смесков, отличает лишь наше высокое положение, щит, заслоняющий нас от внимания закатников, рассветников и людей вроде фрайна Элиаса. Силу Миры легко выдать за обычный человеческий дар, ты сам говорил, для большинства разницы нет. Она может учиться владению ею так же, как любой другой науке, и недостатка в наставниках у неё не будет. И даже если о её даре прознает слишком много чужих людей, то всё равно никто не осмелится тронуть Её императорское высочество. А потом она выйдет замуж и силы её потеряют всякое значение. Она твоя дочь, даже с незаконным даром найдётся немало мужей, желающих обвенчаться с нею. Но что станет с другими скрывающимися, с теми, кто не занимает столь высокого положения, кто не рождён в гербовых пелёнках, с девочками, девушками и женщинами, чья сила порою превосходит мужскую?