“Какой была бы моя жизнь, если бы я действительно стала клоуном, веселила бы людей, красила волосы в синий и жила без забот. Например, у Славы на «Мельнице»”, – говорит Чулпан комнатному окну. Оттуда, из серой мглы балтийского утра, на нее с изумлением смотрит семья оленей. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА

“Ты должна взять директора, иначе ты сдохнешь”. Эти слова, которые тихо прошептал мне на ухо наш доктор Миша Масчан, томились во мне несколько месяцев. “Иначе сдохнешь”, – произнес тихий голос самого нежного доктора на всей планете. Октябрьский, но уже почти зимний вечер 2007 года. Мы собрались правлением и попечительским советом фонда “Подари жизнь” решать накопившиеся вопросы. Тогда мы собирались намного чаще и почти всем составом. Вопросы были связаны с ремонтом отделения и покупкой специального оборудования за какие-то бешеные деньги. И еще с покупкой различных препаратов за те же бешеные деньги. И еще, всё за те же бешеные деньги, надо было снимать квартиры для наших детей и их мам, чтобы они были всегда рядом с больницей. Словом, выходило, что нам нужно очень много денег. Их надо было просить, а если говорить по-честному, то выпрашивать. Практически на всех встречах по выпрашиванию денег у серьезных, богатых людей, должна была присутствовать я. Как-то так получалось само собой… Вот тут-то Миша и произнес: “Ты сломаешься, ты просто физически не сможешь быть везде и сразу. Ты должна взять хорошего менеджера”.

Прошло несколько месяцев. Случилось именно то, о чем предупреждал Миша. Я сломалась. И сломалась до такой степени, что ненавидела и проклинала тот день, когда мы с Диной Корзун приняли решение стать соучредителями фонда. Я ненавидела и проклинала каждого человека, у которого приходила просить деньги. А само слово “благотворительность” вызывало исключительно чувство тошноты и потребность порыдать, желательно в голос, потому что все, абсолютно все встречи заканчивались отказами, в лучшем случае невнятными размытыми обещаниями.

Так у нас появился Гриша. Григорий Мазманянц. Первый исполнительный директор в истории фонда “Подари жизнь”. И, кажется, первый серьезный мужчина в благотворительном менеджменте. Я сразу же закидала его всевозможными просьбами, одна из которых была – оградить меня от этих бесконечных и безрезультатных встреч со случайными богатыми людьми.

За все последующие десять лет, пока Гриша был с нами, я ни разу не рискнула задать ему вопрос: “А как ты, Гриша, себя чувствовал в первые месяцы работы?” Потому что я, фактически настоявшая на введении должности исполнительного директора в фонде, чувствовала себя ужасно, чувствовала себя разрушительницей всех светлых путей, хрустальных мотивов и святых намерений. “Ты хочешь превратить наш храм в коммерческий ларек”, – самая безобидная и распространенная претензия, которую я слышала в первые полгода Гришиной работы.

Что чувствовал Гриша, я узнала через десять лет.

Гриша чувствовал себя сутенером.

Об этом он рассказал совсем недавно, когда мы, спьянившиеся, праздновали десятый день рождения фонда у меня дома.

Он так старался выполнить мою просьбу – максимально избавить меня от пустой траты времени, – что назначил цену для всех, кто хотел бы со мной поужинать или просто встретиться для последующей, пусть даже теоретической, помощи фонду. “Хотите встретиться с Чулпан лично? Будьте любезны, сначала переведите в фонд деньги”, – ставил условие Гриша.

Одними из первых, кто согласился на эти условия, были хозяева какого-то теннисного клуба. Они были готовы перевести заранее определенную Гришей сумму в фонд, а я была готова приехать к ним за город и поблагодарить всех участников теннисного турнира за помощь. Гриша уже радостно потирал руки, что его идея сработала, как раздался телефонный звонок.

– Мы хотим удвоить сумму! – произнесли хозяева теннисного клуба.

“Прекрасно!” – подумал Гриша и потер руки еще энергичнее.

– У нас на территории клуба отличная баня, – сообщили хозяева клуба.

– Я рад за вас, – уже вслух сказал Гриша и перестал потирать руки.

В назначенный день я, как и договаривались, поехала в теннисный клуб благодарить хозяев за щедрость, но до вечера остаться не могла, потому что должна была играть спектакль. О предложении, связанном с баней, узнала только теперь, десять лет спустя. Спросила Гришу: “И что бы ты им сказал, если бы у меня было время остаться???” Гриша невозмутимо ответствовал: “Разумеется, предложил бы увеличить сумму еще в два раза”. ЧУЛПАН ХАМАТОВА

ГОРДЕЕВА: Гришино появление мне запомнилось, хотя я и не поняла тогда, кто он и чем будет заниматься. Его никто как следует не представил и ничего толком не рассказал. Но до меня довольно быстро дошло, что фонд будет меняться. Из милой компании единомышленников мы вдруг превратились в организацию.

ХАМАТОВА: А что в этом плохого?

ГОРДЕЕВА: Ты понимаешь, это же теперь все выучили словосочетание “системная благотворительность”, а в две тысячи седьмом году мы были уверены, что дело нашей жизни – спасать детей. И тут оказывается, что мы больше не будем собирать деньги на конкретных детей – мы будем собирать деньги вообще. В закрома фонда. И именно Гриша произнес – тогда впервые – слова, которые теперь кажутся нам обыденными и привычными, но тогда звучали холодно и недружелюбно: “эндаумент”, “фандрайзинг”.

Десять лет назад таких слов никто из нас не знал. Мы были уверены, что, нанимая на должность исполнительного директора нового человека, управленца, спасаем тебя от необходимости попрошайничать и унижаться.

ХАМАТОВА: Ты сейчас хорошо всё вывернула, по-журналистски, Катя.

ГОРДЕЕВА: Я говорю о том, как я себе это представляла. Помню заседание, на котором встал вопрос о необходимости менеджера. Там были все: и Миша Масчан, и Катя Чистякова, руководившая донорской и волонтерскими программами, и Галя Чаликова, которая была директором фонда и олицетворяла идеалы, связанные именно с адресной, поименной помощью и личным отношением. Тогда Галя была еще полна сил, здорова. Никому в голову не могло прийти, что совсем скоро придет болезнь и Гали не станет. В общем, мы сидим за огромным столом и говорим о том, что ты не справишься.

ХАМАТОВА: Еще была с нами Тина Канделаки. Я ее хорошо запомнила на той встрече, потому что у нее было очень красивое платье. Сама встреча проходила в офисе у кого-то из наших попечителей. Вопросов было миллион, как обычно. Но именно в тот раз, как никогда, в меня, как вбитый гвоздь, впивалась фраза: “А давайте Чулпан пойдет, а давайте Чулпан позвонит, а пусть Чулпан договорится”. Вот тогда, в перерыве, когда мы вышли покурить, Миша Масчан обнял меня со смесью жалости и ужаса и посоветовал взять директора. “Мы все хорошие люди, Чулпан, – сказал он. – Но нужно взять человека, который сможет организовать и наладить работу”. Ведь как всё было до этого? На Галечке Чаликовой лежали неподъемная ответственность и нагрузка. По сути, она была и исполнительным, и административным, и финансовым, и фандрайзинговым директором. А всё, чего она не успевала, всё, до чего у нее не доходили руки, автоматически сваливалось на Катю Чистякову и на меня.