- Нет, ты просто пользовался. Ты не согласился его мне продать ни на каких условиях. А теперь и вообще решил от меня избавиться. Хорошо, я уйду. Но пусть у меня будет хотя бы ребёнок.

— Надя, нет. Мне даже «Идилию» отдать тебе проще. И я отдал бы больше, чем пакет в двадцать процентов, но ты же помнишь, что это Светкина компания, и Ефремыч больше не позволил.

— Это Демьянов был против? — округляются её глаза.

— Да, Надь. Эту компанию открыла его жена, потом она перешла к дочери, потом ко мне. Он вообще был против её делить. Но на двадцати процентах я сумел настоять.

— Так ты, выходит, сделал для меня больше, чем я думала? — усмехается она. — Так пусть подавится своей «Идиллией». Берг, пожалуйста!

— Надя, клянусь тебе, я не могу, — я даже складываю на груди руки в молитвенном жесте. — Очень тебя прошу, не уговаривай. Это не обсуждается. Это невозможно.

— Но почему? — упирается она лбом в мои руки и вдруг отстраняется, а потом хватает правую ладонь, на безымянном пальце которой блестит обручальное кольцо. — Не может быть.

— Да, Надя, да. Я женат. Женат.

И не знаю почему, но внутри вдруг становится так тепло и уютно от этого короткого слова, что губы невольно расползаются в улыбку. Только зря я улыбнулся.

— Нет, — лицо Надежды перекашивает злая гримаса. Она отбрасывает мою руку, как ядовитую змею. — Нет! Ты женился на этой нищенке? Эта тварь уже беременна?

— Осторожнее в выражениях, — стискиваю я зубы.

— Значит, беременная, — выдыхает она так, словно ей ударили в живот. — Сучка продуманная! Мерзавка! Уже и залетела. Быстро она. И ты так уверен, что это твой ребёнок?

Мнн… понимаю, к чему она клонит. Это мы уже сегодня проходили. Сейчас ещё Надежда будет пытаться смешать Вику с грязью, лишь бы убедить, что меня как лоха пасмурного обвели вокруг пальца. Почему все считают меня идиотом?

И я вдруг понимаю, в чём сфальшивил Стасик, когда убеждал меня, что любит мою жену. Во всём. Ни один из его поступков не был ей во благо. Разве так поступают любящие люди? Поцеловать её на глазах у мужа против её воли. Очернить. Отдать квартиру, которая — уверен — ей дорога, кому попало лишь бы позлить меня. Я бы так никогда не поступил, даже с нелюбимой девушкой. Даже из ревности, даже на зло. А уж с любимой…

— Она не беременная, — отвечаю я с опозданием на тираду Наденьки, прерывая её гневный монолог. И произвожу эффект парализующего лекарства.

Надежда открывает рот, но ни одного звука не издаёт. Пятится от меня и качает головой, словно я только что превратился в чудовище.

— И я…— пытаюсь я сказать, но слова застревают где-то в глотке.

Чёрт! я не знаю, как объяснить ей почему я женился. Я не знаю, как объяснить это даже самому себе. Потому что есть в этом что-то большее, что-то правильное, что-то настоящее, что-то, в чём мне пора, наверно, самому себе признаться… но я ещё не готов. Нет, не сейчас. Не сейчас.

Только так невыносимо жаль, что приехала не Вика.

Милая, добрая, светлая девочка эта Маринка.

И сердце уходит в пятки, пока я снимаю с неё пальто. А с языка так и рвётся: »Ну, я же говорила!»

Только что бы я ни спросила, она сейчас не в состоянии ответить - так стучат её зубы.

Заворачиваю в тёплый плед. Отпаиваю чаем. Вытираю слёзы. Все вопросы потом, потом, если захочет ответить.

- Ты была права, - наконец выдыхает она. Я в ужасе закрываю лицо рукой. Чёрт! - Он как с цепи сорвался. И мне бы не поздоровилось, так он был зол, но я сбежала.

- Так о чём же плачешь? - с облегчением выдыхаю и отнимаю руку от лица. Эх, зря я это спросила: её губы опять предательски дрожат. - Я вернулась. Уехала домой, но не могла найти себе места. И вернулась. А он, дурак, напился. Разбил стеклянный стол. Весь изрезался.

- Идиот, - вырывается и у меня.

- Так и есть, - вздыхает она, передумав плакать. - Если бы я не приехала, наверно, истёк бы кровью. Перевязала, отвезла его в травмпункт. Там его зашили и отпустили домой.

- Так о чём же плачешь?

- Я люблю его, - и слёзы всё же снова текут из красных опухших Маринкиных глаз. - Думала, что разлюбила, забыла, но не смогла.

Обнимаю её за худенькие вздрагивающие плечики, глажу по спине, чтобы успокоить, но она вырывается.

- Он сказал Бергу, что любит тебя.

- Кто?! - не верю я своим ушам, но в ответ слышу только рыдания.

- Он сказал, что спал с тобой, - выдавливает она тонюсеньким срывающимся голоском.

- О, мой бог! - И какой-то новый страх сковывает сердце: если и Алекс принял это за истину, он больше не придёт. - И ты ему поверила?

Она согласно качает головой.

- А Берг?

- Не знаю.

- Убью этого Стаса, - рычу, и Маринка смотрит на меня с испугом. - А потом оживлю и снова убью. Марин, ничего не было. Клянусь.

- Да ты не обязана мне ничего объяснять, - вытирает она нос.

- Может, и не обязана, - закипает во мне новый приступ бешенства. - Но мы сейчас поедем и всё при тебе выясним, - подскакиваю я с дивана и начинаю переодеваться. - Прямо сейчас.

- У него были доказательства.

- Что?! - я замираю, натянув всего одну штанину.

- Он сказал, что у тебя были месячные.

- Вот урод, - не удерживаю равновесие и падаю прямо на пол.

Барахтаюсь, пытаясь подняться. И всё же встаю, потирая ушибленный копчик. Наверно, это смешно выглядит - Маринка робко улыбается. Зато это даёт мне время подумать.

- Наверно, он видел в ведре использованные прокладки, - строю предположения. Да и всё моё поведение, наверно, навело его на такую мысль: скованность, одёргивание одежды, эти невольные взгляды на стул, когда встаю. В общем, нетрудно было догадаться. Но чтобы использовать это как доказательство... Прибью скотину!

Набираю номер такси.

- Скажи мне адрес, - обращаюсь к удивлённой Маринке. И называю продиктованные улицу и номер дома.

- Я не поеду, - упирается она, бегая за мной по комнатам, пока я ищу то второй носок, то ключи.

- А зачем тогда ты приехала ко мне, если не за правдой?

- Я просто шла, куда глаза глядят, потом села в первый попавшийся автобус, а потом вдруг объявили «Алеутская» - и я вышла. Тоже машинально.

- Неудивительно, что ты так замёрзла, если шла сюда пешком от «Алеутской», - качаю я головой, но не сдаюсь. - Давай, давай, одевайся! Покончим с этим раз и навсегда. Пусть скажет мне в глаза, как он меня любит. И как любил, что собрал столько неоспоримых доказательств.