– Приехали, – пожал плечами мой жених, заметив недоумение на моём лице.

– Ты говорил, что Фоллинге – деревня, но это ведь настоящий городок! – воскликнула я, не веря своим глазам. Сначала я подумала, что приветливый посёлок всего лишь очередная наша остановка в пути, чтобы перекусить в таверне и немного размять ноги.

– И городок, и деревня, всё сразу. В старые времена это место называли перекрёстком, потому как здесь есть всё, что угодно природе: и поля, и леса, и озёра, и пещеры, и холм и волшебная речка, – Солнечный страж держал меня за руку, и я видела, как смотрели на нас люди, спешившие к часовне. Кое-кто кивал Эдвину, а затем неизменно скользил по мне любопытным, но всё же восторженным взглядом.

– Почему речка волшебная? – спросила я, когда мы медленно двинулись по направлению к самой широкой улице.

– О, это только байки, – засмеялся Эдвин. – Говорили, что если переплыть с той стороны реки на эту, то обретёшь магический дар, а если наоборот, то потеряешь. Потому что за рекой, в Заречье, никогда не рождалось магов. Всё это враньё, разумеется. В детстве я сто тысяч раз переплывал эту речку, и мой дар никуда не девался. И дедушкин – тоже!

Дедушка. При упоминании единственного оставшегося в живых предка Эдвин тепло улыбнулся и чуть сжал мою ладонь. Он знал, что я беспокоюсь о том, как меня примут. А я тревожно оглядывалась по сторонам и старалась угадать – в каком из домишек вырос мой жених. Дворы здесь разительно отличались от северных городков и селений: заборы были совсем низкими, дети с лёгкостью перепрыгивали ограды и мчались по своим делам. Куры деловито выискивали в прошлогодней жухлой траве червей, полосатые коты грелись на весеннем солнышке, лениво и добродушно брехали лохматые рыжие и коричневые собаки. Везде и во всём – от чисто вымытых стёкол одноэтажного голубого здания с белыми занавесками (оказалось, это была местная школа) до маленьких ухоженных клумб с распустившимися на них крокусами и примулами – везде чувствовалась весна.

Мы шли неторопливо, никуда не сворачивая, и я продолжала теряться в догадках, а Эдвин был таинственным и задумчивым, словно погрузился в воспоминания своего детства и чувствовал себя мальчишкой-подростком, а вовсе не капитаном Солнечной стражи. Он как будто забыл о том, что на плечах его была белая мантия и сияющий знак капитана и с восторгом смотрел, как мальчишки пытаются устроить шалаш из досок в развилке старой кряжистой липы. Два или три раза кто-то окликал Эдвина, и тогда он учтиво здоровался с пожилыми обитателями деревни или приветственно махал рукой своим ровесникам. И вновь я слышала тихие шепотки за спиной и то, как меня называли невестой Солнечного стража. Моё сердце трепетало в груди, и я решительно не знала, как вести себя, а потому только крепче сжимала локоть жениха и прятала взгляд в подоле своего дорожного платья. Мне казалось, что маленькая Лиза тоже замирала внутри меня, отчаянно прислушиваясь к незнакомым звукам и окликам.

– Вот это да! – послышалось откуда-то справа, и нас нагнал извозчик с пустой тележкой, запряжённой серой доброй лошадкой. – Сандберг, да ты никак женился? Вот дед-то обрадуется! Ну, садитесь, подвезу до дома.

– Спасибо, но мы пешком пойдём, – поблагодарил Эдвин деревенского мужичка. – Хочу невесте дорогу показать.

– Невесте, ну дела! А свадьба-то когда? – усмехнулся в седоватые усы сосед Сандбергов.

– Завтра, – весело отозвался страж, – да мы вечером зайдём вас пригласить.

– Ну гуляйте, гуляйте, – покивал дядька и тронул лошадку. Старенькая телега с грохотом покатилась по утоптанной и сухой глине.

– Завтра? – от неожиданности я даже остановилась. Над нашими головами в голых ещё яблонях и вишнях пронзительно верещали воробьи.

– Конечно, а чего тянуть-то? – Эдвин притянул меня к себе, поцеловал в щеку и кивнул в сторону часовни, золотой шпиль которой был виден из любой части посёлка. – Прямо завтра и обвенчаемся, ребята обещали к обеду добраться до нас.

– А здесь что? – спросила я, когда мы оказались у маленького, затянутого диким виноградом крыльца, сплошь усыпанного прошлогодними красно-бурыми листьями. На двери домика поблескивал медный знак, очень похожий на тот, что носили целители Солнечной стражи.

– Моя будущая клиника, – с уверенностью ответил он и, смахнув сапогом листья со ступеней, легко взбежал к плотно запертому входу. – Когда служба в Страже окончится, мы с тобой откроем здесь лечебницу. Ты как раз успеешь за это время окончить академию.

Он был необыкновенным человеком. В его словах чувствовалась такая пламенная уверенность, что все, кому доводилось слушать его, не могли усомниться в том, что всё именно так и будет, как он говорит. Я осторожно потрогала медную ручку двери, и мне показалось, что металл ответил едва различимым теплом, словно весеннее солнце уже успело нагреть залитое светом крыльцо. Позже я узнала от дедушки, что запертая уже несколько лет больница принадлежала его родному брату, также погибшему на войне.

Центр Фоллинге остался за нашими спинами, и теперь мы шли по широкой восточной дороге. По обе стороны далеко впереди виднелись дома и сады, некоторые деревья были тронуты уже первой несмелой зеленью, а в воздухе носилась пыльца ольховых и берёзовых серёжек, щекотавшая нос. Я обратила внимание, что ворота одного из дворов были распахнуты настежь, и вся лужайка перед домом усыпана мелкими голубыми и белыми цветами. Как синий и жемчужный волшебный бисер, крохотные первоцветы росли здесь повсюду, бесцеремонно вытекали голубой речушкой из-под забора, спускались в придорожную канаву, занимали собой кучи дёрна и навоза, сложенные у добротного плетня. И человек – не старый ещё мужчина с такими же синими, как эти цветы, глазами, заботливо обрезал сухие ветви яблони и насвистывал какую-то песенку.

– Эй, дед, – вдруг окликнул его Эдвин, приобняв меня за плечи. – Я нашёл её! Нашёл мою Сонию!

– Да неужели? – притворно-недоверчиво отозвался мужчина, отряхивая руки о потёртые штаны.

Ему было лет семьдесят по моим подсчётам, но я бы никогда не поверила в его возраст, если бы не знала, что Эдвину он приходится дедушкой, а не отцом. Матеус Сандберг был высок и строен, а его поредевшая и порядочно разбавленная сединой лохматая шевелюра всё ещё вспыхивала на солнце рыжими огненными прядями. Наскоро обнявшись с внуком, он повернулся ко мне и пронзил смеющимся лучистым взором:

– Заставила же ты его побегать, красавица! – и дедушка порывисто притянул меня к себе и обнял так, словно и меня ждал с тем же нетерпением, что и единственного наследника.

От него пахло крепким травяным чаем и едва уловимым дымом костра. Его дар был совсем не таким, как у внука – не белый, а обжигающий рыжий огонь был заключён внутри этого мага. Я знала эту разновидность дара: таким же был огонь Норы, но её стихия представлялась мне безудержным пламенем, которое только и нуждается в том, чтобы его каждую минуту сдерживали, дедушкин же огонь горел уверенно и ровно, давно подчинённый и полностью контролируемый своим обладателем.

Чуть позже, когда мы уже умылись с дороги и разместились в просторной большой комнате, принадлежавшей прежде родителям Эдвина, дедушка пригласил нас обедать. Я подхватилась было помогать ему накрыть на стол, но оказалось, что мой проворный жених уже вытащил и разложил по тарелкам все наши припасы, закупленные по дороге, а Матеус водрузил на деревянный кругляшок большой горшок с похлёбкой.