“В оранжерее, – писал Суслов, – павлины иногда взлетали на сук старой липы около дома и своим неприятным криком возвещали о том, что на противоположном берегу Тверцы кто-то просит о перевозе”. Тщетно стояли мы и ждали неприятного крика павлинов, никто не закричал и никто не шел нас перевозить. Пять или шесть лодок стояли у берега, прикованные цепями и запертые на замок, ключи же находились у владельцев. Мы уже сами были готовы кричать неприятными голосами, но тут пришел мужик, которому тоже зачем-то понадобилось из Митино попасть в Васильево, может, как и нам, ему хотелось посмотреть на Чертов мост, построенный, как нетрудно догадаться, тем же Львовым, а может, он спешил в его Храм любви, не зная, что тот давно разрушен, или просто хотелось взглянуть на места, где Салтыков-Щедрин чуть не… Страница кончилась, продолжение в следующем письме.

Третье письмо лондонскому другу

2 сентября 1978 года

В прошлый раз мы остановились около мужика, готового перевезти нас на лодке к Чертову мосту, где неподалеку Салтыков-Щедрин почти купил имение. Меня до сих пор волнует загадка, почему вице-губернатор Твери расторг уже почти состоявшуюся сделку.

Мост этот построен тем же Львовым, и это видно с первого же взгляда: те же самые валуны и циркульные арки. Средняя арка – пролет моста, боковые – внутренние помещения. Несколько лет назад через Чертов мост гнали трактор, и он провалился как раз в одно из внутренних помещений под аркой, но когда мы туда зашли, трактора там не было, видимо, растащили на запчасти или же провалился еще глубже, но проломов ни сверху, ни снизу не было видно, стояли только какие-то подпорки из бревен.

Вечером мы с Женькой пошли за дровами. У нас были две теории собирания дров. Женька предлагал сесть на меня верхом и рубить топором нижние сучья. Мы так и сделали, но когда его топор, сорвавшись с сука, просвистел в сантиметре от моего уха, у меня зародились сомнения в справедливости его теории.

– Ну хорошо, – сказал Женька, – садись тогда ты на меня.

Но я настаивал на своей идее, которая была проста и неотразима. Всю ночь шел дождь, поэтому все было мокрое, следовательно, надо было срубать наиболее сухие сучья. Чем суше сучья, тем лучше они ломаются. И настоящему сухому суку не нужно топора. Надо взять тяжелую палку и бросить ее вверх, в гущу сучьев. Те из сучьев, которые сломаются, и будут самыми сухими. Итак, я начал ломать, а Женька начал рубить. Потом в костре сгорели и его, и мои дрова, так что каждый остался убежденным в собственной правоте.

К утру выяснилось, что мы у самой Прутни и через речку виден шпиль церкви. В Прутне похоронена “гений чистой красоты” Анна Керн, а могилу разыскал, как ты уже знаешь, Суслов. Остается вопрос, почему Керн похоронена именно в Прутне, хотя ее с этим местом ничего вроде не связывает? Суслов ответил: все дело в бездорожье, везли ее в Прямухино, где ее второй муж Марков-Виноградский похоронен, но не довезли, дожди начались, и все дороги развезло, а в наших краях, как дороги развезет, то уж ни проедешь, ни пройдешь, вот и похоронили где пришлось. Что же касается надгробия генерала кавалерии Собриевского, то мы установили, что его надгробие не украли, а только отбили от него летящего ангела.

– Народ-богоносец, – злобно проворчал Женька. – Только ангела отбили, а ведь могли все надгробье унести.

А что такое “дороги развезет”, мы поняли очень скоро. Мы хотели добраться до усадьбы Львова Никольское. Если бы мы шли дальше вверх по Тверце, то рано или поздно дошли бы до Раменья, неподалеку от которого в Тверцу впадает Осуга. Но что-то подсказало нам, что пятнадцать километров вдоль Тверцы, а потом несколько километров вдоль Осуги до Никольского будут совсем неинтересными, судя по старой довоенной карте. Там и лесов-то было немного. Если же пересечь Тверцу и идти прямо на запад, то, судя по той же карте, километров через восемь мы неизбежно выйдем на Осугу – Тверца и Осуга на этом участке текут почти параллельно. Несколько смущало отсутствие компаса – как в пасмурную погоду мы определим, где запад, не по муравейникам же и не годовым кольцам пней. Эти приметы хороши только для журнала “Пионер”. Надежда была на врожденную тягу советского человека на запад.

Мы переправились все тем же способом, на попутном мужике, но на этот раз заплатили ему двадцать копеек. Деревня напротив Прутни называлась Прутенка, а как добраться до Осуги, никто не знал.

– Есть где-то такая река, – говорили прутенские мужики, – точно есть, но пройти туда нельзя. Надо переправляться обратно, и вверх по Тверце до Раменья.

– Да не надо нам Раменья, – объясняли мы, – это будет лишних двадцать или тридцать километров. Вот на карте, видите, тут масштаб шесть километров, значит, от Тверцы до Осуги здесь самое большее восемь километров.

Но прутенские мужики только недоверчиво качали головами:

– Может, конечно, оно и так, но только мы такого не слыхали. Туда и дороги-то никакой нет. Леса. А не хотите по Тверце, идите по большаку на Святцево, потом на Быльцево, а там уже и на Скрылево. А от Скрылево до Раменья рукой подать.

– Да не нужно нам вашего Раменья! – раздражались мы. – Заладили: Раменье да Раменье. Нам Осуга нужна. Река такая. Воспетая в одноименной поэме Бакунина, отца известного анархиста и революционера, друга Львова, сторонника крепостного права и поклонника царицы-матушки Екатерины. Она с Вольтером переписывалась. А вы, дураки, карту читать не умеете, масштаба не понимаете. Раменье, Раменье. Хуяменье!

Да, была у нас в запасе такая беспроигрышная форма юмора, освоенная мною за год работы в слесарной мастерской. Какое бы слово ни произносилось, допустим, “кастрюля”, какой-нибудь шутник его сразу трансформировал по такой схеме: “Кастрюля, кастрюля – хуюля!” Это всегда вызывало смех, даже у людей, которые слышали это сотни раз. Сила этой схемы была в том, что ее можно было применить абсолютно к любому слову. Конечно, скажи тебе сейчас, к примеру, слово “щи” или “часы”, и ты придешь в затруднение, потому что приходящие в голову варианты покажутся тебе неблагозвучными или несмешными. Профессионализм, однако, заключается в том, чтобы не искать благозвучия. Надо просто любым способом соединить в одном слове корень “ху” с заданным окончанием. Как бы ты это ни сделал – искусно, коряво, талантливо, тупо, неожиданно, бездарно – все равно получится очень смешно. Можешь попробовать у себя в Гайд-парке или в Букингемском дворце.

Прутенские мужики упорно стояли на своем:

– Так-то оно так, но только идти вам теперь все равно на Святцево, со Святцева на Быльцево, с Быльцева на Скрылево, а там уж рукой подать до Раменья, а Раменье как раз на этой, на Осуге, и стоит.

– Ну хорошо, – говорили мы, – а если мы пойдем не по большаку, а вот сюда, на запад, прямо от реки к вон тому лесу, то мы куда придем?

– Аккурат в Житково и придете.

– Так нам туда и надо!

– Так бы и сказали сразу, – обиделись прутенские мужики, – А то заладили, Раменье да Раменье.

По дороге в Житково нас с аэроплана опрыскали ДДТ, приняв, наверное, за колорадских жуков. Я оставляю открытым вопрос, были ли это ДДТ, гербицид или пестицид, скажу только, что мы остались живы благодаря проливному дождю: те опрыскивали, а тот смывал… Страница кончилась, продолжение в следующем письме.