— Что?

Доктор Хоффманн стал проглядывать бумаги; перелистнул одну страницу, другую…

— Из отчета видно, что ты пришел в неистовство, по-видимому, решив, что наш медперсонал хочет обидеть твою мать. Даже нанес увечья санитару по имени Генри… Да и Элис до сих пор в себя прийти не может.

Алекс помнил лишь туманные вспышки света. Вроде бы он был испуган… не за себя, а за кого-то другого…

— Наши сотрудники никогда не стали бы обижать твою мать. Или любого другого пациента, если на то пошло. Они посвятили свою жизнь делу помощи больным людям.

Мужчина вновь полистал бумаги.

— Увы, если принять во внимание анамнез миссис Рал, твою дикую выходку нельзя назвать случайной. — Он тяжко вздохнул. — Порой психозы передаются по наследству. В случае твоей семьи есть подозрение, что речь идет о склонности к насилию.

Алекс тем временем сумел оторваться от спинки кресла на пару дюймов.

— Еще… один человек…

Раздался скрип, когда доктор Хоффманн непринужденно прислонился к старой больничной койке. Не выпуская планшет, он сложил руки на груди и сверху вниз уставился на Алекса.

— Слушай, я не понимаю, что ты там бормочешь.

— Со мной… был… кто-то…

— «Кто-то»? Ты о ком говоришь?

Алекс и сам не знал.

— О матери? Ты ее имеешь в виду? С Хелен все в порядке. Конечно, она сильно перепугалась, но за нее можешь не беспокоиться. Она отдыхает. И вообще я не думаю, что этот инцидент остался у нее в памяти.

Алекс хотел говорить, но не мог. С подбородка вновь потянулась ниточка слюны.

— Ладно, давай-ка померяем тебе давление, и я пойду займусь другими пациентами.

Доктор разогнул руку Алекса, обернул бицепс черной манжетой и, приложив мембрану стетоскопа к локтевой впадине, принялся накачивать воздух резиновой грушей. Сосредоточился, замер на несколько секунд, следя за стрелкой манометра, после чего нажал выпускной клапан.

— Хм, немножко низковато, — заметил он, делая какие-то пометки на бумаге, — но для торазина это не редкость. Ничего, последим повнимательней, а со временем, как я и говорил, ты вполне привыкнешь к своим лекарствам.

— Со вре… менем?..

Доктор взглянул на него исподлобья.

— Алекс, ты только что перенес серьезный психотический припадок, который требует интенсивного медицинского вмешательства. Сам посуди, о чем может свидетельствовать история твоей семьи? — Он вперился в бумаги. — Да вот хотя бы: твоей матери было как раз столько же, сколько сейчас тебе. К двадцати семи годам ее психоз проявился в полную силу.

В памяти Алекса смутно проступили давние страхи.

— Ну да ничего, — промолвил доктор Хоффманн, вновь вздохнув, — будем надеяться на лучшее. Опыт терапии таких больных показывает, что при надлежащем балансе медикаментов они перестают страдать от мании преследования… Боюсь, впрочем, тебе придется у нас некоторое время погостить.

— Погостить?.. — пролепетал Алекс.

— Ну как же, дорогой мой, ты ведь избил несколько человек, тебя вполне могут привлечь к ответственности.

Доктор успокаивающе похлопал Алекса по колену.

— Ты только не переживай, сейчас это тебе совсем ни к чему. — Он улыбнулся. — В крайнем случае попросим суд оставить тебя под нашим наблюдением. Ведь тюремная камера не лучшее место для таких больных. Кстати, не исключено, что может возникнуть необходимость оставить тебя в наших надежных руках. На неопределенное время. Ради твоего же блага, разумеется.

Алекс не смог сформулировать протест, однако на задворках сознания закопошилась тревога.

Не спуская с него глаз, доктор щелкнул шариковой ручкой и убрал ее в кармашек халата.

— Когда ты привыкнешь к медикаментам и немного освоишься, мы поговорим об этом поподробнее. Мне необходимо знать, какие мысли заставляют тебя совершать подобные поступки.

В дверь мягко постучали. Створка приоткрылась, и кто-то просунул голову в щель, держа перед собой поднос.

— Доктор Хоффманн, я не помешала? Время давать лекарства.

— Нет-нет, заходите. На сегодня мы закончили.

К Алексу приблизилась женщина в белом. Поднос она держала опасливо, словно ожидала, что юноша опять выкинет что-то неожиданное; Алекс же мог только щуриться, пытаясь сфокусировать зрение.

— Пожалуй, на первое время ему потребуется помощь, — заметил доктор.

Женщина кивнула и поставила поднос на койку. Поднесла к губам юноши небольшой бумажный стаканчик. Алекс не знал, что делать. Все казалось таким незначительным… Положив руку ему на лоб, женщина запрокинула голову пациента и влила приторную жидкость в машинально распахнувшийся рот. Поддев подбородок Алекса пальцем, она заставила его сомкнуть губы.

— Глотаем. Вот так. Молодец.

Когда она убрала руку, у Алекса вновь безвольно отвисла нижняя челюсть.

— Ну ладно, Алекс, мне надо обход продолжать, — заявил доктор Хоффманн. — Через денек-другой я проведаю тебя снова. А пока что покой и только покой. Пусть лекарства делают свое дело.

Хоффманн еще раз похлопал его по колену, после чего удалился. В палате вновь потемнело, когда закрылась дверь.

Женщина в белом опрокинула в Алекса еще один стаканчик, только уже не с жидкостью, а с пилюлями, которые глухо стукнулись о зубы. Третий стаканчик оказался полон воды. Ему пришлось торопливо проглотить всю порцию, чтобы не захлебнуться.

— Отлично, — удовлетворенным тоном сказала женщина, обтирая мокрый подбородок Алекса салфеткой. — Скоро мы тебя поставим на ноги.

Ему хотелось только спать.

— Ага, — кивнула медсестра вслед собственным мыслям. — Скоро ты у нас запоешь соловьем.

Алекс в изнеможении сидел на койке, потратив все силы на одевание. Каждый день его заставляли одеваться самостоятельно. Не совсем понятно зачем, но выбора не оставалось.

Как и во всем остальном.

Ему не нравилось выполнять чужие приказы, однако для борьбы нужна сила воли, а ее-то и не было — не получалось придумать причину сопротивляться. Ясно одно: выбора нет. Алекс находился во власти чужих людей.

Сам факт неволи тоже не казался существенно важным. Какая разница в конце концов? Сидишь себе — и сиди.

Зато самым главным предметом для беспокойства была его неспособность связно мыслить, формулировать здравые суждения. Вот уж действительно непосильная задача. Алекс мог часами просиживать на краешке койки, тупо глядя в стену и силясь построить в голове хотя бы одиночное, коротенькое, незаконченное предложение. Постоянные неудачи оставляли после себя ощущение глухой пустоты, безысходности и тоски.

Алекс смутно понимал, что все дело в медпрепаратах; это они не позволяют сосредоточиться. Больше всего на свете ему хотелось выбраться из-под тяжкого отупляющего груза, но придумать способ, как это сделать, тоже не получалось.