Я возвращаюсь домой знакомой дорогой. Возле нашего дома пусто — репортеры разъехались, осталась лишь одна патрульная машина. Уличного освещения у нас нет. В обоих домах — у Грегори, и у нас — темно. А ведь я зажигала свет, когда ко мне приходили Мартин и Луис. Наверное, его выключили полицейские перед тем, как уехать. Я молча желаю удачи несчастным Грегори. Надеюсь, сейчас Фильда и Мартин сидят рядом с Петрой, держат ее за руку. Мне очень повезло. Мои дети живы и невредимы… Конечно, они очень серьезно пострадали, но не так, как Петра… По-прежнему надеюсь, что Калли не ограничится одним словом и, наконец, заговорит. Я довольно долго не выхожу из машины. Смотрю на свой дом как будто со стороны. Как будто я здесь чужая. Во дворе темно, я почти ничего не вижу, но я и с закрытыми глазами могу представить себе дом, в котором я родилась, выросла, вышла замуж и стала матерью. Я все вижу ясно, как днем. Дом узкий, двухэтажный, простой, но еще крепкий. Правда, белая краска давно облупилась; она отваливается от стен, и я часто подбираю с земли белые ошметки. Зато сад у меня ухоженный, в нем красивые цветы. Я люблю свой дом — сколько бы черных дней я здесь ни переживала, он мой. Интересно, как относятся к нашему дому Бен и Калли. Любят они его или ненавидят? Какие воспоминания у них сохранились? Неужели только плохие? Когда все закончится, обязательно их расспрошу. Хотят ли они начать все сначала, в новом месте, или предпочитают, чтобы все осталось неизменным?

Наконец, я хлопаю дверцей и иду к патрульной машине. Здороваюсь с полицейским, который охраняет наш дом.

— Рад слышать, миссис Кларк, что с вашими детьми все нормально, — говорит он.

— Я тоже рада, — отвечаю я. — Спасибо за все, что вы для нас сделали. Ничего, если я ненадолго зайду в дом? Мне нужно забрать кое-какие детские вещи.

— Заходите, конечно, — отвечает он. — Мы уже взяли из дома все, что нам нужно. Хотите, я зайду вместе с вами?

— Нет, спасибо, все в порядке. Я ненадолго, зайду и выйду.

Полицейский улыбается мне и снова садится в свою машину.

Поднимаюсь на крыльцо. Я так устала! Открываю дверь и сразу иду на второй этаж. Захожу в комнату Калли, включаю свет. Даже не верится, что несколько часов назад в спальне моей дочки рылись чужие люди. Они собирали улики, искали следы насилия, посыпали все специальным порошком для снятия отпечатков пальцев. Удивительно, но ее комната выглядит почти нетронутой. Криминалисты работали очень аккуратно, а после обыска все за собой убрали. Игрушки и книги разложили по местам. Единственное исключение — оголенная кровать Калли. Простыни, одеяла и даже матрас содрали и увезли. Я хватаю какую-то одежду, засовываю в рюкзак Калли, захватываю ее обезьянку и желтое одеяло. Так же быстро я забираю вещи из комнаты Бена и сбегаю вниз. Собираюсь выйти через парадную дверь, но почему-то передумываю. Разворачиваюсь и иду на кухню. Включаю свет над дверью черного хода и выхожу на задний двор. Оглядываю свой большой и красивый сад. Воспоминания не дают мне успокоиться. Буду ли я когда-нибудь смотреть на наш лес так же, как раньше? Сумею ли обрести покой рядом со страшным лесом, который поглотил моих детей, а потом как будто выплюнул — избитых, сломленных? Я подхожу ближе к темным деревьям, нависающим над лужайкой. Вдруг кто-то хватает меня за плечо, и сердце у меня екает от страха. Но я тут же узнаю негромкий, подчеркнуто рафинированный голос Мартина.

— Антония, тихо! — шепчет он. — В лесу кто-то есть. Пошли! — Он молча тащит меня за угол сарая, и мы прячемся за калиной.

— Мартин, — говорю я, — что вы делаете?

— Ш-ш-ш! — приказывает он и показывает в сторону леса. Я ничего не вижу.

— Кто там?

— По-моему, Гриф, — невольно замечаю равнодушную, какую-то безжизненную интонацию.

— Вот и хорошо, — нарочно громко отвечаю я. — Мне нужно кое о чем его спросить. Выяснить, где он был сегодня. — Я вырываюсь и делаю шаг к лесу. Мартин грубо тянет меня назад.

— Нет! — говорит он. — Подождите.

Я послушно останавливаюсь, и он тут же выпускает мою руку.

— Вы спросили Бена о том, что произошло там, наверху? — Мартин снова переходит на хриплый шепот.

— Нет, — сознаюсь я. — Если честно, мы с ним не успели поговорить. Я очень рада, что дети живы. А что?

— Когда мы нашли Петру, Бен стоял с ней рядом. Он рассказал нам, что случилось. Теперь мы знаем, кто напал на Петру и Калли. Гриф.

— Бен так сказал?! — вскрикиваю я.

— Да. Бен сказал, когда он поднялся на холм, Гриф уже был там. Он стоял над Петрой, а потом пытался увести Калли. — Когда Мартин произносит имя дочери, голос у него срывается.

Впервые я замечаю, что Мартин что-то сжимает в руке.

— Что это у вас? — спрашиваю я и тянусь к нему. Моя рука натыкается на холодный металл. — Господи… Револьвер! Мартин, что вы задумали?

— Не знаю, — тихо отвечает он. — Не знаю. Я хотел… Я хотел…

— Вы хотели убить человека, который, как вы считаете, обидел вашу дочь? Ни о чем его не спросив и не дождавшись, когда за него возьмется полиция? Мартин, я знаю, у Грифа много недостатков, но он ни за что не обидел бы Петру!

— Откуда вы знаете? Вы видели собственного сына? И потом, Бен нам сам так сказал. Или, по-вашему, Бен лжет? Кто же напал на девочек? Бен или ваш муж? Кто из них, Антония? Который из них? — шипит Мартин.

— Да, Антония, который из них? — издевательски передразнивает его до боли знакомый голос, и сердце у меня сжимается. Гриф! От него пахнет потом, лицо у него осунувшееся, усталое. — Кому ты больше веришь — мне или Бену?

— Гриф, я не знаю, что случилось. Не знаю. Бен и Калли в больнице. Петру увезли в Айова-Сити, она в очень тяжелом состоянии. Я не знаю, что там случилось.

— Но думаешь, что я на них напал, да? Сопляка слушаешь, а собственного мужа — нет! — Гриф решительно шагает ко мне. Даже не верится, что именно он каждый год в годовщину маминой смерти шлет мне такие проникновенные, такие душевные открытки…

— Назад! — кричит Мартин.

— Чего-о?! — орет Гриф. — У вас пушка? Так и есть — запаслись! Наверное, сговорились меня пристрелить? Не выйдет, Тони!

Внезапно Гриф выбивает револьвер из руки Мартина и оружие летит в мою сторону. Неожиданно раздается оглушительный выстрел, и я закрываю лицо. Пуля попадает в землю, вверх летят комья сухой глины. Гриф и Мартин ползают по земле, ищут револьвер, но Гриф оказывается проворнее. Он первый замечает его, хватает револьвер за ствол и вдруг со всего размаху бьет Мартина рукояткой по голове. Я слышу глухой удар; меня мутит. Мартин падает, как подкошенный, и закрывает голову руками.

— Гриф, не надо! — кричу я. — Пожалуйста, не надо! — Я опускаюсь на колени рядом с Мартином.

— Он собирался меня пристрелить, — ошеломленно говорит Гриф. — Вы оба явились сюда убить меня!