— Эндрю!

Ганс сбил его с ног, и они оба рухнули на траву. Над ними просвистела четырехфутовая стрела. Послышался сдавленный крик, и знаменосца, который стоял позади Эндрю, держа флаг Мэна, отбросило назад.

Защитники форта ответили залпом. Тугарин вместе с конем рухнули на землю. Вскочив, Эндрю бросился на помощь своему солдату, которого накрыло Мэнским флагом. Сквозь тонкий шелк уже проступило багровое пятно.

Эндрю откинул знамя. Юноша был мертв; стрела пробила ему грудь и пригвоздила к земляному валу форта.

Он посмотрел назад, туда, где на земле лежал мертвый тугарин. Несколько Суздальцев оттащили его от лошади и затем унесли тело.

— Скорее всего, эта образина хотела посмотреть, на что способно наше оружие, — тихо сказал Ганс, — а заодно и от тебя избавиться.

— Здесь будет добрых полтораста ярдов, — заметил Эндрю, прикинув на глаз расстояние. — Вот это выстрел!

Калинка, Эмил и Кэтлин подбежали к ним.

— Теперь они потребуют тысячу голов за смерть одного из своих, — выдохнул Суздалец.

Эндрю проводил взглядом тело юного знаменосца, которого товарищи относили в лагерь.

— Этот счет уже оплачен, — промолвил он. — Полностью.

— Я все еще не могу в это поверить, — прошептал Нахатким. — Три раза встречал я приход орды. Но никогда, никогда не видел я мертвого тугарина.

Сидевшие за столом зашумели, соглашаясь со стариком.

— А вы видели его тело? — возбужденно воскликнул Борис. — Мне удалось разглядеть его вблизи. Там, должно быть, полсотни дырок. Его разорвало в клочья — о, какая чудная картина!

— Но это был только один тугарин, — вздохнул Илья. — Их по-прежнему так же много, как рыб в море.

— Среди нас найдутся люди, готовые взяться за оружие! — убежденно произнес Калинка. — Разве нам не доводилось сражаться? Когда бояре ссорятся, они выгоняют нас с полей, чтобы мы шли воевать вместе с ними, и братья убивают братьев на потеху проклятой знати. Пришло время выбора, — продолжил он. — Янки выжили только благодаря тому, что Ивор и Раснар желали использовать их, чтобы выведать их секреты и свалить друг друга. Но тугары пришли слишком рано, и Ивор напуган. Он повернет против янки.

— Но удастся ли ему их победить?

— Может быть, удастся, — ответил Калинка. — Им всего-то и нужно окружить Форт-Линкольн и взять янки измором. Или придумать еще какую-нибудь пакость. Но янки знают теперь всю правду, так что, возможно, они сядут на свои большой корабль и уплывут. В этом случае Ивор падет, и Раснар станет всемогущим. Вы понимаете, что тогда народ Суздаля отправится в ямы, а Новродцы получат заступничество, так как нашим боярином станет Михаил, который ненавидит всех нас.

Нахатким, опираясь на посох, медленно поднялся со стула.

— Я прожил семьдесят семь зим, — хрипло сказал старик. — Трижды видел я ямы. В первый раз девушку, которую я любил, отвели на их Праздник Луны, во второй забрали моих отца и мать, а в третий… — Голос старца задрожал и смолк, но через мгновение он продолжил:

— В третий раз я потерял хромого сына, мое единственное дитя, которого я любил больше жизни.

Нахатким обвел взглядом комнату, в глазах его стояли слезы.

— И мы позволяем это! — крикнул он. — Мы позволили, чтобы нас называли не людьми, а скотом. Они, безбожная Церковь, жирные бояре и знать, они пользуются этим, чтобы править нами, угнетать и грабить нас и, в конце концов, отобрать у нас право быть людьми. Я слушал этих янки. Они знают, что надо делать, они знают, что лучше умереть людьми, чем жить рабами. Лучше выйти на бой с высоко поднятой головой, даже если это станет последним днем в твоей жизни, чем растить детей, понимая в душе, что однажды их, плачущих от ужаса, отведут на убой. Что стало с нами, о Кесус, что мы перестали быть людьми?

Горько плача, старик тяжело сел на место. Калинка встал. Все кругом молчали и не сводили глаз с Нахаткима, многие открыто плакали вместе с ним.

— Мы будем драться, — недрогнувшим голосом сказал переводчик. — Нас в двадцать раз больше, чем знати. Сначала мы сразимся с ними, потом с тугарами, а затем у нас будет такая же Декларация, как та, о которой говорил Готорн.

В комнате, полной людей, повисло напряженное молчание. Калинка посмотрел в глаза каждому. Здесь были представители почти всех больших крестьянских хозяйств суздальской земли и городских улиц. Это были люди, которые смогут поднять народ. Калинка свободно читал в их сердцах, как и в сердцах сотен тысяч русских, которые с ужасом ожидали прихода страшных дней, в то время как знать развлекалась, а Церковь продавала индульгенции и считала серебро. Наступил переломный момент.

Он смотрел на них и чувствовал, что все они хотят поверить ему, но ни у кого не хватает смелости решиться на действие.

Вдруг из-за спин мужчин выбежала Таня. Она бросила взгляд на отца и выдавила из себя улыбку.

— Внутри меня живое существо, — тихо произнесла она, поворачиваясь лицом к собравшимся и кладя руку на живот. — Пусть лучше я умру, чем позволю боярину или священнику забрать его у меня и бросить в яму. Если вы мужчины, вы будете сражаться вместе со мной!

Это признание прорвало плотину оцепенелого молчания, сковывавшего Суздальцев, они разразились воинственными криками, в которых выплескивалась ярость, копившаяся в них всю жизнь. Засверкали выхваченные из-за пояса кинжалы, и стол затрясся от могучих ударов.

— Мы будем сражаться!

Впав в неистовство, мужчины вопили и скакали по комнате.

Пока все выпускали пар, давая волю своему гневу, Калинка тряс Таню за плечи.

— Как это случилось? — орал он, пытаясь быть услышанным в этом гаме.

— Как всегда случается, — робко ответила девушка. — Я хотела тебе сказать, но…

— Готорн? — все еще не верил своим ушам Калинка.

Таня кивнула, испуганно улыбаясь.

Ее отец весь кипел от негодования, но, посмотрев в глаза дочери, он вспомнил, что ее слова воодушевили крестьян больше, чем его пламенная речь, и вдруг успокоился.

Калинка нежно притянул к себе девушку:

— Когда я в следующий раз увижу этого молодца, ему предстоит очень долгий разговор.

Затем он выпустил дочь из рук, вскочил на стол и потребовал всеобщего внимания.

Снизу за ним следило множество глаз. Когда его возбуждение спало, он понял, сколькими бедами обернется их сегодняшнее решение. В глубине души Калинка боялся, что прежде, чем все закончится, все они, вместе или поодиночке, отправятся на дыбу или в убойную яму. Но сейчас это его не волновало.

— Я недоволен вами обоими, — прогремел оповещатель.

При других обстоятельствах Ивор насладился бы зрелищем перепуганного Раснара, но сейчас он сам не смог сдержать дрожи.