— Дэви, если ты не хочешь рассказать, что произошло, мне ничего не остается, кроме как сходить за твоим отцом, — произнесла Кэролайн как можно более мягким тоном.

— Я подрался, — нехотя, словно из-под палки, пробормотал он в ответ.

— Подрался? Из-за чего?

— Они плохо говорили о моей маме, ну… городские мальчишки, вот.

— Плохо говорили? Что именно?

Дэви заколебался, и разбитая губа предательски задрожала. Но потребность хоть с кем-то поделиться горем оказалась сильнее.

— Они назвали ее ведьмой.

— Ведьмой?! — У Кэролайн перехватило дыхание. Один быстрый взгляд на Дэви — и она поняла, как сильно тот желает, чтобы она опровергла все сплетни. И Кэролайн без колебаний ринулась в бой. — Какая чушь! — с притворной легкостью с голосе воскликнула она.

Дэви замер в нерешительности. Было ясно: ему очень хотелось верить, но он не мог так легко утешиться тем, что она ему сказала.

— Откуда ты можешь это знать? — вопрос мальчика прозвучал довольно грубо.

— Знаю, — убежденно ответила Кэролайн. Несмотря на то, что ей рассказала Мэри, она понимала: какой бы ни была правда, важнее всего — убедить Дэви в невиновности его матери. — Твоя мама была мне сестрой, и я знала ее, еще будучи маленькой девочкой. Она часто пела мне — ах, какие это были прекрасные песни!

— Правда? — Дэви явно заворожили ее слова. — Какие, например?

Кэролайн кивнула, а затем начала негромко напевать веселую мелодию. Конечно, она не помнила, пела ли ей когда-нибудь Элизабет именно эту песенку, но это не имело никакого значения. Главное — Дэви должен получить такое представление о матери, чтобы мог ею гордиться.

— А что еще она умела? — Глаза мальчика сияли, он был так увлечен, что на время забыл о своем к ней отношении.

— Она много смеялась, рассказывала всякие интересные истории, и еще она всегда была очень красивой. Я всегда так гордилась, когда нас видели вместе. И ты бы ею гордился.

Этого как раз и не следовало говорить. Глаза Дэви тут же потемнели, лицо исказилось яростью.

— Никогда! Она была уродливая и злая, и она ненавидела меня, а я ненавидел ее. Так же, как ненавижу тебя!

Прежде чем Кэролайн успела ответить, он вскочил на ноги и убежал прочь. Кэролайн медленно выпрямилась, понимая, что догонять его бессмысленно. Несмотря на его яростную вспышку в конце разговора, ей оставалось только надеяться, что сказанное хоть немного поможет мальчугану примириться со своей матерью.

Как только нога Мэта достаточно зажила и позволила ему выходить из дома на дальние расстояния, он настоял на том, чтобы Кэролайн вместе с остальными членами семьи посещала религиозные собрания. И Кэролайн без особой охоты повиновалась.

После разговора с Дэви она специально завернула на могилу Элизабет. Стоя среди надгробий и читая простую надпись — ЭЛИЗАБЕТ, ЖЕНА ЭФРАИМА МЭТИСОНА, УМЕРЛА В МАЕ 1682 В ВОЗРАСТЕ 33 ЛЕТ, — она ощутила явное облегчение, поскольку избавилась наконец от образа сестры, который хранила в своем сердце все минувшие со дня их последней встречи годы. Женщина, что покоилась в могиле, хоть и состояла с Кэролайн в кровном родстве, была ей чужой. В сущности, она никогда ее не знала. За это недолгое время Мэтисоны стали для нее ближе и родьее, чем когда-либо Элизабет.

Если не считать продолжительности (у них было две четырехчасовых службы, утренняя и вечерняя, с небольшим перерывом на обед, и так круглый год, каждое воскресение), проповеди оказались не таким уж тяжким испытанием, как рисовалось Кэролайн. Преподобный отец Миллер метнул в ее сторону несколько уничтожающих взглядов. Читая проповедь, он то и дело намеренно распространялся по поводу дочерей вавилонских, воров и лгунов, однако напрямую не упоминал с кафедры имени Кэролайн. Вполне вероятно, считала она, его останавливало присутствие Мэта, с хмурым видом сидевшего рядом с ней на жесткой церковной скамье. Что касается остальной паствы, то некоторые дамы, несомненно, под влиянием стойкого неприятия Кэролайн со стороны пастора и аптекаря, имевших в городке большой общественный вес, держались с ней отчужденно. Но до криков «Ведьма!» (как в случае с Дэви) дело не доходило. К тому же, как ни странно, немало женщин проявили к ней искреннюю сердечность, что она без труда отнесла на счет братьев Мэтисонов и их мужской привлекательности. Практически все дамы, выражавшие Кэролайн свое дружеское расположение, были молодыми и незамужними. И она догадывалась, что они надеялись с ее помощью подобраться к братьям Мэтисонам. Раньше Мэт отваживал гостей женского пола, и к тому же незамужним было не вполне прилично захаживать в дом, полный мужчин-холостяков, но теперь, когда в семье появилась женщина, молодые дамы так и рвались нанести ей визит. Если бы Кэролайн пожелала, то могла бы принимать гостей каждый день, но она дала им понять, что очень занята, и таким образом ей приходилось терпеть лишь наиболее рьяных охотниц за мужьями, да и то не слишком часто. Исключение составляла только Мэри. Кэролайн искренне привязалась к жене Джеймса, к тому же малышка Хоуп была просто прелесть. Кэролайн очень нравилось проводить с ними время и, по крайней мере, раз в неделю либо она сама навещала их, либо они выбирались к ней, чтобы побыть вместе часок-другой.

Однажды в разгар летних работ в городке отпраздновали свадьбу, а один раз всем миром строили дом, но собрания в церкви оставались главной формой общения. Теперь, когда уже наступил сентябрь и поспели кукурузные початки, у Смитов был назначен всеобщий традиционный сбор, на котором проводилось веселое соревнование по очистке кукурузы от листьев и устраивалось застолье. К своему удивлению, Кэролайн обнаружила, что с нетерпением ждет этого незамысловатого празднества, куда они должны были отправиться всей семьей. После ужина она проследила за тем, чтобы мальчики помылись и хорошенько почистили одежду, и только после этого сама пошла переодеваться. Кэролайн выбрала платье из черной полушелковой ткани в рубчик с плотно облегающим лифом и широким воротником из белых кружев. Поскольку она была превосходной портнихой, наряд вышел гораздо лучше, чем те, что обычно носили местные женщины. К тому же, Кэролайн позволила себе небольшую роскошь: она украсила рукава двойными рядами черной бархатной ленты с великолепной вышивкой черным шелком. Белые муслиновые рукава сорочки чуть-чуть выглядывали из рукавов самого платья. Вдобавок Кэролайн надела полупрозрачный белый муслиновый передник, завязывавшийся на спине большим накрахмаленным бантом. Всю превосходную отделку она срезала с тех платьев, что носила еще в Англии, но использовала их с таким искусством, что никому бы и в голову не пришло, будто они неновые.

Что касается прически, то девушка уложила волосы в свободный пучок на макушке. Несколько завитков, накрученных на горячие щипцы тайком (чтобы не быть обвиненной в кокетстве), украшали ее лоб и щеки, спускаясь до шеи. Смотрясь в крошечное зеркальце и укладывая на место последний локон, Кэролайн осталась довольна своим отражением, во всяком случае, тем немногим, что ей удалось разглядеть.

Услышав стук в дверь, она мгновенно замела следы «преступления», бросив в чемодан недавно найденные там щипцы для завивки. Хотя в Англии женщины постоянно ими пользовались, на этой пуританской земле любые искусственные средства для украшения внешности вызывали лишь откровенное неодобрение. Подобную строгость нравов, полностью соответствующую общему духу чопорной провинциальности колонии, Кэролайн считала просто нелепой. Однако не собиралась ее оспаривать. Вместо этого она намеревалась пользоваться своими щипцами так, чтобы никто ничего не заподозрил, и наслаждаться полученными с их помощью завитками. А остальные пусть, если хотят, получают моральное удовлетворение от прямых, как конский хвост, но безукоризненных с точки зрения праведности волос.