Вскоре я оказался на окраине города. Дома стояли уже не так близко друг к другу. Появились поля и небольшие фермы. Я был не столько голоден, сколько болен. Стало жарко, я снял пальто и перекинул его через руку. Мне захотелось пить. Нигде не было ни малейшего признака воды. От падения прошлой ночью лицо мое было в крови, волосы растрепались. Смерть от жажды в число легких смертей, в моем представлении, не входила; я решил попросить стакан воды. Миновав первый дом, который почему-то показался мне неприветливым, я направился дальше, к очень большому трехэтажному зеленому дому, окруженному вьющимися растениями, кустами и множеством деревьев. Когда я поднялся на крыльцо, изнутри до меня донеслись странные звуки, и мне почудились запахи сырого мяса, мочи и испражнений. Однако в доме чувствовалось некое дружелюбие; я позвонил.

Дверь открыла женщина лет тридцати. У нее были длинные волосы, рыжевато-каштановые, очень длинные, а карими глазами она смотрела на меня. Это была стройная женщина в облегающих синих джинсах, сапогах и бледно-розовой рубашке. Ни в лице ее, ни в глазах не отражалось ни страха, ни бурного предчувствия.

— Да? — сказала она, едва заметно улыбнувшись.

— Я хочу пить, — сказал я. — Не нальете стакан воды?

— Входите, — сказала она, и я последовал за ней в переднюю комнату. — Садитесь.

Я сел на краешек старого стула. Она пошла за водой на кухню. Сидя, я услышал, как что-то несется в сторону комнаты по коридору. Оно покружило передо мной по комнате, потом остановилось и посмотрело на меня. Это был орангутанг. При виде меня зверь принялся радостно прыгать. Потом он подбежал и прыгнул мне на колени. Он прижался мордой к моему лицу. Секунду он пристально смотрел мне в глаза, потом запрокинул голову. Он схватил мое пальто, спрыгнул на пол и умчался с моим пальто в коридор, издавая странные звуки.

Она вернулась со стаканом воды, протянула его мне.

— Я Кэрол, — сказала она.

— А я Гордон, — сказал я, — но это уже вряд ли имеет значение.

— Почему же?

— Я конченый человек. Все пропало. Сами знаете.

— В чем дело? Алкоголь? — спросила она.

— Алкоголь, — сказал я, потом махнул рукой в сторону улицы, — и они.

— С «ними» у меня тоже одни неприятности. Я совсем одна.

— Неужели вы живете одна в этом огромном доме?

— Ну, едва ли. — Она рассмеялась.

— Ах да, та большая обезьяна украла мое пальто.

— А, это Бильбо. Он умница. И сумасшедший.

— Вечером пальто мне понадобится. Уже холодает.

— Сегодня останетесь здесь. Похоже, вам нужно немного отдохнуть.

— Если отдохну, быть может, смогу продолжить игру.

— По-моему, это стоит сделать. Если правильно к ней подойти, игра не так уж плоха.

— Я так не считаю. Да и вообще, зачем вам мне помогать?

— Я похожа на Бильбо, — сказала она. — Я сумасшедшая. По крайней мере, они так считали. Я три месяца пролежала в дурдоме.

— Неслабо, — сказал я.

— Неслабо, — сказала она. — Первым делом я сварю вам немного супа.

— Округ, — сказала она немного позже, — пытается меня выселить. Идет тяжба. По счастью, отец оставил мне кучу денег. Я могу с ними бороться. Они прозвали меня Сумасшедшей Кэрол из Освобожденного Зоопарка.

— Я газет не читаю. Освобожденный Зоопарк?

— Да, я люблю животных. С людьми у меня одни неприятности. Но ей-богу, с животными у меня тесная связь. Может, я действительно спятила. Не знаю.

— По-моему, вы очень милы.

— Правда?

— Правда.

— Люди, похоже, боятся меня. Я рада, что вы меня не испугались.

Ее карие глаза раскрывались все шире и шире. Они были темно-карими и грустными, и пока мы разговаривали, тень грусти в них начала, казалось, рассеиваться.

— Слушайте, — сказал я, — простите, но мне нужно в туалет.

— Идите прямо по коридору, первая дверь налево.

— Спасибо.

Я прошел по коридору и повернул налево. Дверь была открыта. Я остановился. На трубе душа, над ванной, сидел попугай. А на коврике растянулся взрослый тигр. Попугай не обратил на меня внимания, а тигр уставился на меня безразличным, скучающим взглядом. Я торопливо вернулся в комнату.

— Кэрол! Боже мой, в ванной тигр.

— А, это Соня Джо. Соня Джо не причинит вам вреда.

— Но не могу же я сидеть на толчке, когда на меня глазеет тигр.

— Ах, дурачок. Идемте со мной!

Я направился вслед за Кэрол по коридору. Она вошла в ванную и сказала тигру:

— Вставай, Соня, тебе придется выйти. Джентльмен не может срать, когда ты на него пялишься. Он думает, ты хочешь его съесть.

В ответ тигр окинул Кэрол безучастным взглядом.

— Соня, ублюдок! Я больше повторять не буду! Считаю до трех! Смотри у меня! Начали: раз… два… три…

Тигр не пошевелился.

— Ну ладно, сам напросился!

Она взяла тигра за ухо и, дергая за это ухо, подняла зверя из горизонтального положения. Котяра рычал, фыркал; мне видны были клыки и язык, но Кэрол этого, похоже, не замечала. Она за ухо вывела тигра из ванной и повела по коридору. Потом она отпустила ухо и сказала:

— Ну ладно, Соня, иди в свою комнату! Немедленно иди в свою комнату!

Тигр прошелся по коридору, описав полукруг, и улегся на пол.

— Соня! — сказала она. — Иди к себе в комнату!

Котяра смотрел на нее не шевелясь.

— Этот сукин сын становится просто несносным, — сказала она. — Вероятно, придется принять дисциплинарные меры, хотя и очень не хотелось бы. Я люблю его.

— Любите?

— Конечно, я всех моих зверюшек люблю. Слушайте, а попугай? Попугай вам не помешает?

— Думаю, против попугая я выстою, — сказал я.

— Тогда вперед, желаю приятно похезать.

Она закрыла дверь. Попугай неотрывно смотрел на меня. Потом попугай сказал:

— Тогда вперед, желаю приятно похезать.

Что он и сделал, прямо в ванну.

В тот день и вечер мы еще немного поговорили, и я съел парочку вкусно приготовленных блюд. Я не мог разобраться, то ли все это было грандиозным спектаклем белой горячки, то ли я уже умер, то ли сошел с ума и у меня начались видения.

Не знаю, сколько различных видов животных держала Кэрол. Причем все они были ручными. Это был Освобожденный Зоопарк.

Потом наступило «время моциона и сранья», как выразилась Кэрол. Группами по пять или шесть она выпроводила всех из комнат и вывела во двор. Лисица, волк, обезьяна, тигр, пантера, змея — впрочем, в зоопарке вы бывали. Кого только она не держала! Но самое странное было то, что звери не беспокоили друг друга. Конечно, их явно неплохо кормили (на продукты она тратила бешеные деньги — папа, должно быть, оставил немало), но мне пришло в голову, что любовь Кэрол к животным довела их до весьма добродушной и почти комичной покорности — до любовного оцепенения. Животные попросту хорошо себя чувствовали.