– Понима-ашь… – вздыхает Вырва, будто это крутейший облом на свете. – Есть шанс каких-то денег.

Ойй.

– А раньше не было?

– Вот честно, не по барабану ли, кому достанется владеть этим осточертевшим исходным кодом? Не то чтоб у него сознание было, у ПодБытия, оно просто есть, юзеры там могут быть кем угодно, никакой нравственной анкеты, нитчё? тут все сплошь только про деньги. У кого сколько в итоге окажется?

– Вот только в моем бизнесе, – Максин мягко, – я вижу целую кучу невинных людей, которые заключают эти сделки с силами сатаны, за деньги сильно вне масштаба по сравнению с тем, к чему привыкли, и там есть такая точка, когда все на них накатывается, и они под этим тонут, а иногда потом и не выплывают.

Но Вырва уже далеко, снаружи летняя улица, над Джёрзи громоздятся кучевые облака, ломит час пик, до всего оттуда, где она, версты немереные, болбочет каким-то ПодБытием неделимого, неразделенного и несовместного нутра, след ее кликов исчезает за ней, как отпечатки ног в воздухе, как неуслышанный добрый совет, поэтому Максин предполагает, придется оставить, чем бы оно ни было, что бы ни было наконец в соглашении об основных условиях.

С милостивой помощью, как всегда, детектива Ноццоли, Максин раздобыла фотографию с водительских прав Эрика Джеффри Дальполя, и та, вместе с кратким списком от Реджа тех мест, где Эрика можно скорее всего найти, отправляет ее через душный августовский вечер в Куинз, в стрип-клуб под названием «Joie[83]de Выдр». Располагается он на отрезке подсобной дороги рядом с ЛАСА, его неоновая вывеска изображает похотливо очеловеченную выдру в беретике, которая поочередно подмигивает извивающейся стриптизерше разными глазами.

– Здрасьте, мне велели найти Стю Гоца?

– Сзади.

Она рассчитывала на гримерку из какого-то киномюзикла? А находит нечто вроде мимоходом усовершенствованного дамского туалета, с перегородками между кабинками, тип-того – некоторые, ты глянь-ка, со сверкучими звездами, лентой приклеенными к дверям, – намусорено алкогольными пинтами, косяками курибельными и проворными, использованным «клинексом», в этом съемочная площадка Винсенте Минелли не узнается.

Стю Гоц сидит у себя в кабинете, с сигаретой в одной руке и картонным стаканчиком чего-то двусмысленного в другой. Вскоре сигарета окажется в стаканчике. Он пробегает по ней длительным О-В[84].

– Хотите прослушивание, вечера МЯБВ[85]по вторникам, тогда и приходите.

– По вторникам у меня Тапперуэрная вечеринка.

Затягиваясь глубокомысленным оскалом.

– Опять же, если вам не терпится попробовать прямо сейчас…

– Скорее расследование, зачем я тут? Мне нужно найти одного из ваших постоянных клиентов.

– Постойте, вы что, коп?

– Не вполне, скорее бухгалтер?

– Ну, не давайте нашей семейной атмосфере себя одурачить и не подумайте, что я их всех знаю по именам. Я то есть знаю, но для меня это, типа, одно имя? Лузер?

– Ух ты. Ну и мнение у вас о клиентской базе.

– Уволенные гики, которым удобней, надеюсь, я вас не оскорблю, дрочить перед ширмой, нежели что-то в реале? Простите, если во мне к ним не больше сочувствия. Прошу вас, валяйте, смотрите сами, найдите себе прикид, вы что? номер 2, наверно? Не волнуйтесь, что-то верняк подойдет.

Так, Максин 2-м размером была в последний раз, еще когда 2 на самом деле значила 2, а не нынешнее определение, кое в коммерческих целях может достигать значения, ранее известного как 16. И дальше. К своей чести, она не выпаливает благодарность за любезность, а, пожав плечами, принимается рыться в содержимом битого гардероба у стены, куда напханы чьи-то представления о гламурном белье, наряды, вызывающие субкультурный интерес, – монахини, школьницы, принцессы-воительницы – и шпильки, всякая пара еще, нельзя не сказать, соблазнительнее предыдущей, не вполне дизайнерская обувь, может, скорее в диапазоне «Платименьше», от таких туфель ортопеды начинают грезить о «феррари» и частных уроках гольфа от Тигра Вудза.

Она останавливается на платформах неоновой аквы, плюс леопардовые трико-танги в тон и чулки по бедро. То, что надо, вот только…

– Э, мистер Гоц?

– Химчищено и продезинфицировано, дорогая моя, под личную гарантию. – Отчего-то не успокоившись, не сняв колготок, она влатывается в соблазнительный прикид и после нескольких целенаправленных вдохов-выдохов выскальзывает сквозь занавес faux[86]-сваровских кристаллов в ударно кондиционированный, высокодецибельный сумрак «Жуа-де-Выдр». Вдоль стойки бара распределились две или три девушки, массируют себе киски, полуобдолбанно пялятся вдаль. Шест, похоже, не занят, и Максин направляется к нему, поскольку, как это ни странно, ей известна пара движений, благодаря спортзалу, в котором она время от времени разминается, «Тело и дышло», гораздо ниже 14-й улицы, в местности на самом краю, где танцы у пилона уже вошли в разминочный обиход, хотя тут, в Верхнем Уэст-Сайде по-прежнему расцениваются многими – ну, Хайди – как смертельно постыдные.

– Жалкая, упрямая Макси, почему бы не вложиться в вибратор, мне говорили, на рынке уже есть такие, что даже на тебя подействуют.

– Зажатая, оценочная Хайди, почему бы самой как-нибудь вечером не сходить и не попробовать с этим шестом, может, заново откроешь в себе оттяжную девчонку.

План Максин – сымпровизировать номер для вечера мамашек, а по ходу отсканировать лица, вдруг какое совпадет с водительского фото Эрика. По словам Реджа, ввиду разнообразных проблем заговора-против-Эрика – это у гиков тема, – компьютерный вундеркинд сбрил усы, присутствующие на официальной иконе, но пока оставил тот же цвет волос.

Она подчеркнуто вынимает из сумочки дозатор «Ручных протирок» и медленно, с домохозяйкиной тщательностью дезинфицирует шест, оглаживая его вверх и вниз, а меж тем окидывая застенчивым взглядом бар. Кожа у них в разливах этого флуоресцентного индигового освещения передает одинаковый мертвенный оттенок, словно перманентно заляпана слишком сильной катодной радиацией.

Заботливо Стю Гоц, или еще кто, поставил кассету для мамашкиного вечера, на которой намешано много классического диско, плюс треки от «У2», «Пушек-с-Розами», «Путешествия». И, дабы подольститься к этой публике, – слишком много Моби, на вкус Максин, разве что кроме «Вот когда я тянусь к револьверу».

У Максин никогда не было того, что можно назвать Громадными Сиськами, хотя здешние знатоки, похоже, не против, лишь бы Сиськи Голые. Единственная часть тела, куда они не станут пялиться, – ее глаза. Этот Мужской Взгляд, о котором она слышит со старших классов, не скоро пересечется со своим женским аналогом.