– Подхвачу-ка, тут вот… – Шноблинг лезет в свою спортивную сумку и вытаскивает какие-то промышленной крепости пластиковые пакеты и небольшой прибор карманного размера с пластмассовой гарнитурой.

– Это что?

– Насос для взятия проб воздуха – мило, а? Работает от аккумулятора. Возьму здесь всего пару литров.

Дождавшись, пока выйдут из гостевого, сиречь грузового лифта на улицу, шумную, грязную, невинную улицу.

– Так… и что вы там унюхали?

– Ничего особо необычного, кроме… перед тем, как туда заявились УПНЙ, до дыма выстрелов, аромат, может – одеколонный, не могу идентифицировать с ходу, он продавался, может, несколько лет назад…

– Того, кто там был.

Вынырнув из мгновенья задумчивости:

– Вообще-то, мне кажется, пора сходить в библиотеку.

Что значит, как выясняется, его собственную обширную коллекцию парфюмов, многие – с краткой жизнью на рынке, некоторые перестали выпускаться еще до того, как объявились в магазинах, которую Шноблинг хранит у себя на хазе в Челси, где Максин первым делом замечает глянцевый черный инструмент, сидящий в зарядном устройстве среди некоторого количества театрально преувеличенных папоротников, что могли тут мутировать из-за аппарата в самой их середке, тот гудит в далеко не одной тональности, тут и там светятся и мигают красные и зеленые светодиоды, у него пистолетная рукоятка под стать Клинту Иствуду и длинный выпускной конус. Тварь, затаившаяся в листве джунглей, пялится на нее.

– Это «назер», – знакомит их Шноблинг, – он же – обонятельный лазер. – После чего перейдя к объяснению, что к запахам можно относиться так, словно у них есть периодические формы волн, как у звука или света. Повседневный человеческий нос воспринимает все запахи кашей, как глаз – частоты некогерентного света. – А этот вот «назер» способен разделять запахи на компоненты их «нот», изолировать каждую и ставить в фазу, отчего они «когерируют», а затем, если нужно – усиливать.

Несколько смахивает на Западное побережье, хотя сам предмет выглядит довольно устрашающе.

– Это оружие? оно… оно опасно?

– В том же смысле, – предполагает Шноблинг, – в каком чистое эфирное розовое масло, если его понюхать, превратит ваш мозг в красное «Джелл-О». Без необходимости лучше, конечно, с «назером» не играться.

– А вы, типа, можете поставить его на «Оглушить»?

– Если мне вообще придется им пользоваться, будет значить, что я допустил ошибку. – Он подходит к шкафчику с застекленным передом, где полно флаконов и пульверизаторов, заказных и фабричных. – Аромат этот – не из тех, что определишь сразу, не столько свежее мыло, сколько бактерицид. Не столько табак, сколько выдохшиеся сигаретные окурки. Возможно, немного цибетина, но это не «Курос». А также нечеловеческая моча. – Максин в этом узнает скороговорку фокусника. Шноблинг открывает одну дверцу шкафчика и вынимает четырехунцевый пузырек спрея, держит его примерно в футе от носа и, не нажимая на поршень, вроде бы слегка вдыхает. – Уого-го. Да, это оно. Смотрите.

– «9:30», – читает Максин на этикетке. – «Мужской одеколон». Постойте, это что, «Клуб 9:30» в О.К.?

– Он самый, только его больше нет по прежнему адресу на Ф-стрит, где он располагался, когда эта штука продавалась, еще в конце восьмидесятых примерно.

– Довольно давно. Должно быть, это последний флакон в городе.

– Никогда не знаешь точно. Даже с такими примерами, как этот, что появляются и пропадают, до сих пор могут оставаться где-то тысячи галлонов, в оригинальной упаковке, только и ждут, когда их отыщут коллекционеры запахов, ностальгисты, в данном случае – неприспособившиеся панк-рокеры, да и психов не стоит исключать. Первоначального производителя кто-то купил, и «9:30», если мне правильно помнится, после этого перелицензировали. Поэтому нам с хорошей точностью остается только вторичный рынок, скидочные заведения, реклама в специзданиях, «эБей».

– Насколько это важно?

– Меня тут беспокоит хронология – слишком близко к дыму выстрелов, чтобы не участвовать в происходившем. Если они к этому привлекли Суеслова Сойка Московица, то он ухватил связь, а значит, про это уже знают все в УПНЙ, включая парковочных счетчиков. Сойк – ведущий судебно-медицинский Нос, только не всегда понимает, как профессионально делиться информацией.

– Значит… парень, этим надушившийся…

– Не исключайте женщину, которая могла быть в тесном контакте с таким мужчиной. Когда-нибудь появятся поисковые машины, в которые можно будет просто пшикнуть чем-нибудь и – voilà, некуда бежать, негде прятаться, вся история окажется на экране, не успеешь в затылке почесать от изумления. А пока что – лишь сообщество Носов. Тема для анекдотов. Я поспрашиваю.

Вот наступает миг неловкого молчания. У Шноблинга по-прежнему эрекция, словно там у него техника, к которой он потерял руководство пользователя и сомневается в применении. Максин и сама в раздрае. Похоже, происходит такое, о чем ей никто не сообщает. Мгновение, каким бы уж ни было, минует, и не успевает она опомниться, как снова оказывается у себя в конторе. Ну что ж, как замечает Скарлетт О’Хара в конце фильма…

Ей снится, что она одна на верхнем этаже «Дезэрета», у бассейна. Под неестественно гладкой поверхностью, видимый сквозь оптически идеальную воду, почти как запоздалая мысль о тревожной пустоте пространства, труп белого мужчины в костюме и галстуке вытянулся лицом вверх во весь рост на дне, словно решил отдохнуть от послежизненных дел, перекатывается, в каком-то зловещем полусне, с одного бока на другой. Это Лестер Трюхс – и это не он. Когда она перегибается через бортик разглядеть получше, глаза у него открываются, и он ее узнает. Ему не нужно подниматься на поверхность, чтобы говорить, она его слышит из-под воды.

– Азраил, – вот что он говорит, затем еще раз, настойчивее.

– Кот Гаргамеля? – уточняет Максин, – типа в Смурфах?

Нет, и разочарование на лице Лестера / не-Лестера сообщает ей, что могла б и сама догадаться. Во внебиблейской еврейской традиции, как ей отлично известно, Азраил – ангел смерти. Да и в исламе вообще-то… И на коротко она снова оказывается в коридоре, в охраняемом таинственном тоннеле Гейбриэла Мроза в Монтоке. Зачем? интересно было бы в этом вопросе разобраться, вот только Джулиани, в своем безустанном стремлении к качественной инфраструктуре, вынудил не один, а несколько отбойных молотков завестись задолго до начала рабочего дня, прикинув, что налогоплательщики не станут возражать против лишних сверхурочных, и все послания искажены, фрагментированы, утрачены.

Тем временем Хайди, вернувшись с «Комик-Кона» в Сан-Диего, голова все еще бурлит супергероями, монстрами, колдунами и зомби, принимает у себя детективов из УПНЙ, разбирающихся в адресных книжках ее старого экс-жениха Эвана Штрубеля, которому недавно выкатили обвинения в несанкционированном взломе компьютеров с отягчающими, в связи с федеральной инсайдерской жалобой. Первая мысль у Хайди: Я у него по-прежнему в «Ролодексе»?