Боль отступила, прошла бесследно, так что Келли даже удивилась: уж не почудилось ли ей?

Наверное, почудилось. Она направилась к колодцу и, зачерпнув воды, выпила полный ковш. Похоже, самочувствие прекрасное.

И все же, может быть, ей ненадолго прилечь? Она одна, и кому какое дело до ее хозяйства? Из города теперь к ней редко кто приезжал. Беременность скрыть невозможно, и когда она изредка ездила в город за покупками, старые друзья демонстративно отворачивались от нее. «Ерунда!» — уговаривала она себя, едва сдерживая слезы. Когда закончится война и возвратятся ее братья, она заберет ребенка и уедет отсюда. Например, в Нью-Йорк или Вашингтон.

Но сначала ей надо увидеться с Дэниелом.

Зачем? Чтобы извиниться за то, что спровадила его в тюрьму?

Он сам вернется к ней, чтобы посчитаться. Он ее предупредил.

Сердце Келли сжалось, и она постаралась отогнать мысли о нем, попыталась забыть и радостное возбуждение, и любовь, и страх. И цвет его глаз, и чувственную протяжность речи.

— Перестань! — вслух приказала она себе.

Но разве можно перестать думать о нем в ее нынешнем состоянии, когда люди от нее отвернулись, когда она так отяжелела, что едва волочит ноги? И когда в ней чувствуется биение новой жизни?

Пропади они все пропадом! Она любит этого ребенка, любит всем сердцем. Крошечное создание, которое будет нуждаться в ней, будет любить и верить ей и никогда не осудит.

Келли двинулась к дому. Почему-то кружилась голова. Наверное, ей все-таки следует прилечь.

И вдруг она почувствовала, как из нее хлынули воды, платье, нижняя юбка и панталоны моментально промокли. Она никогда не видела, как рождаются дети, однако, прожив всю свою жизнь на ферме, хорошо знала, что теперь ребенок скоро должен либо появиться на свет, либо погибнуть.

— Только не это! — простонала женщина.

Никогда еще она так остро не ощущала свое одиночество и не испытывала такой паники, иногда ведь родами умирают, причем довольно часто. Ее не страшила сама смерть — она уже похоронила немало людей, которых любила всем сердцем.

Ее страшила мысль о том, что некому будет позаботиться о ребеночке.

Она промокла насквозь и здорово продрогла, так как утро было прохладное. Может, попытаться самой добраться до города? Насколько ей было известно, роды могут затянуться на несколько часов, так что у нее, возможно, еще есть время.

Но не успела она сделать и шагу, как ее снова пронзила боль. Боль была такой невыносимой, что Келли невольно вскрикнула и согнулась пополам.

Неужели такие муки будут продолжаться часами?

Она стиснула зубы и несколько раз глубоко вздохнула.

Нет, поехать она никуда не сможет. Ей надо поторапливаться. Во-первых, стерилизовать нож, чтобы перерезать пуповину, во-вторых, приготовить бечевку, чтобы перевязать ее. Нужны также простыни…

А больше всего ей нужно, чтобы кто-нибудь оказался рядом!

Напрасно она не подумала, что ребенок может родиться чуть раньше высчитанного ею срока. В воображении Келли проносились картины — одна страшнее другой. А вдруг родить у нее не хватит сил? А вдруг она истечет кровью и умрет? Умрет — и некому будет позаботиться о ее ребенке, которого она уже горячо любила?

«Пошевеливайся!» — приказала она себе. И несмотря на то что боль ее еще не отпустила, она поспешила на кухню за ножом. Она приготовила также чистые простыни и салфетки, а также крошечные детские одежки для новорожденного.

Держась за стены и дрожа, как сухой листочек на зимнем» ветру, Келли двинулась по коридору. И тут ей вдруг ясно привиделся Дэниел, стоявший в дверном проеме и с улыбочкой наблюдавший за ней. Какая прекрасная улыбка и какие добрые глаза! Она помнила все до мельчайших подробностей. Его широкие плечи, бронзовый загар… И его торс — горячий, упругий, мощный. Она помнила, как сильно хотела его. Хотела так, что готова была душу заложить за одно его прикосновение.

Но она помнила и его гнев, и непрощающий ледяной взгляд.

Неожиданно ей стало смешно.

«О Дэниел! Если ты хотел мне отомстить, то что может быть лучше?! Сейчас нет на земле человека, который испытывал бы такой же ужас, как я!»

Доктор Джеммисон на консультации смотрел на нее из-под очков неодобрительным взглядом, однако предупредил, что схватки могут порой продолжаться целый день. А когда они будут следовать одна за другой почти без перерыва, это значит, что роды вот-вот начнутся. Первые роды почти всегда бывают затяжными.

Конечно, возможны исключения.

— О-о-о! — Смех перешел в вопль, но какая разница?

Ведь все равно ее никто не услышит.

Дождавшись, когда боль немного утихла, Келли стала подниматься по лестнице в спальню.

И тут снова началась схватка. Келли охватила паника — боль была просто невыносимой. Болело ниже поясницы и внизу живота. Боже, да она просто не выдержит!

Будь что будет. Надо терпеть, все равно нет выбора.

Она попробовала встать со ступеньки. Казалось, боль только этого и ждала — Келли вскрикнула и снова опустилась на ступеньку, на какое-то время лишившись чувств.

— Ах, Боже мой, Боже мой! — раздался вдруг чей-то приглушенный голос — мягкий и встревоженный.

Приходя в себя, Келли услышала знакомое цоканье языком и почувствовала прикосновение ласковых рук. Она открыла глаза. Рядом с ней стояла Хельга Вайс, а за спиной у нее — Руди.

Хельга, поддерживая ее, тихо приговаривала, придавая ей силу и уверенность в себе:

— Бедное дитя, бедное дитя! Лежит здесь совсем одна, вся промокшая насквозь, а малыш должен вот-вот появиться на свет. Руди, надо отнести ее в постель. И переодеть во что-нибудь сухое.

Келли покачала головой и, взглянув на Хельгу, вдруг залилась слезами.

— Я умру, — всхлипнула она.

— Нет, нет, не умрете. Хельга с вами.

Чета Вайс втащила ее вверх по лестнице и уложила на кровать. Потом Хельга, выпроводив Руди, принялась за работу. В мгновение ока на Келли была надета теплая сухая рубашка. Схватки, правда, продолжались, но миссис Вайс отвлекала роженицу разговорами, и Келли перестала паниковать. Схватки непрерывно следовали одна за другой.

И чем чаще они повторялись, тем больше Келли хотелось, чтобы Хельга просто пристрелила ее.

Нет! Пусть бы лучше пристрелила Дэниела. Тюрьмы ему мало. Правильно, сначала надо пристрелить его, а потом ее.

— Потерпите, уже скоро! — сказала ей Хельга.

Келли только огрызнулась.

Но как бы ни металась и ни орала роженица, как бы ни Противилась ее уговорам, добрая немка была неизменно ласкова. Потом вдруг у Келли появилось какое-то новое ощущение — отчаянное желание напрячь все силы и вытолкнуть из себя ребенка.