Джулии не хотелось, чтобы Стюарт был свидетелем подобных разговоров, и она отстранила мальчика от проверки уровня воды. Поначалу Стюарт вспыхнул, как истинный Трэдд, но ярость его разбилась о неколебимость Джулии Эшли. Выход нашелся благодаря одному из сыновей Анкрума. Стюарт бродил с ружьем по лесу, высматривая белок, как вдруг увидел чернокожего мальчишку, бегущего по оленьей тропе.

– Стой! – скомандовал он, подражая легковооруженным драгунам.

Мальчишка остановился.

– Куда ты спешишь? – спросил у него Стюарт.

– Мистер Стюарт, отпустите меня ради Бога. Папаша задаст мне трепку, если засечет, что меня нет дома. Он уверен, что я сижу с малышом, а я сбегал на реку искупаться.

Стюарт рассмеялся:

– Беги, я никому не расскажу.

Как же он сам об этом не подумал? Стюарт вспомнил глицинию в Карлингтоне. Ледяная вода отбила у него охоту подражать Пинкни, и дело ограничилось всего одним блистательным прыжком. Но сейчас июль, а не апрель. Вода в самый раз для купания, пусть даже и холодная.

Вода оказалась теплая, с восхитительно бодрящими холодными водоворотами, возникавшими совершенно неожиданно. Стюарт по многу часов проводил на реке, плавая и ныряя. Через неделю он попросил у Соломона веревку и сделал из нее раскачивающуюся петлю наподобие глицинии Пинкни. А может, и лучше, похвастался он Лиззи.

– Почему бы тебе не попробовать?

– Я не умею плавать.

– Я тебя научу.

– Я не хочу учиться.

– Трусиха.

– Неправда!

– Правда, правда!

Лиззи показала ему язык и убежала. И ей досталась доля горячности Трэддов. Самолюбие ее было уязвлено: девочка понимала, что Стюарт прав. Она боялась реки. Ей представлялось, что река кишит черепахами, которые только и ждут случая отомстить, и водяными змеями, готовыми обвить стальными кольцами руки и ноги. Если бы было возможно, она бы и вовсе не приближалась к реке.

Но дня два спустя ей пришлось это сделать.

– Иди позови Стюарта, Лиззи, – велела ей Джулия. – Надо съездить в лесной дом.

– Я играю на пианино, тетя Джулия.

– Да, я слышу. Мажешь левой рукой. Бах требует чистых, свежих нот. Так иди же позови Стюарта.

– Да, мэм. – Лиззи опустила крышку над клавиатурой. – Собирайся, мишка. Я возьму тебя на прогулку.

Медвежонок, по ее мнению, очень любил музыку.

Стоял полдень, самое жаркое время дня. Пока Лиззи брела по лужайке, ее платье прилипло к спине, а ноги покрылись испариной и заскользили в застегнутых на пуговки кожаных ботинках. Лиззи кликнула Стюарта и оглянулась на дом. Леди никогда не повышают голоса – таково было одно из указаний тети Джулии. Где-то поблизости громко плескался Стюарт. Его не было видно под широкой площадкой пристани. Лиззи вышла на пристань и топнула ногой:

– Вылезай! Ты нужен тете Джулии.

– Я не могу взобраться наверх. Уровень воды слишком низок.

– А вот и нет!

– А вот и да!

– Не прикидывайся, Стюарт. Тебе ничего не стоит вылезть. Я спущу тебе веревку. Да поторопись, Дилси что-то забыла в лесном доме, а тете Джулии это срочно понадобилось.

– Хорошо. Только подай мне брюки. Я в чем мать родила.

Лиззи была потрясена. Джулия настаивала, чтобы Стюарт плавал в купальном костюме.

– Я жду! – крикнул ей Стюарт из-под настила.

– Где они?

– На краю пристани. Дай их мне и закрой глаза. Лиззи усадила мишку на середину, подальше от брызг, и подошла к краю пристани. Она легла на живот, зажмурилась и протянула руку вперед, размахивая рубашкой и брюками брата. Почувствовав, как Стюарт ухватился и дернул за одежду, девочка разжала пальцы.

– Держи глаза закрытыми.

– Да, да.

Она услышала несколько всплесков внизу, затем наступила тишина.

– Стюарт?

Ее глаза все еще были закрыты.

– Вот и я, – услышала она позади себя. Лиззи повернулась на голос:

– Ты одет?

– Ага. Можешь смотреть.

Лиззи открыла глаза, и солнце ослепило ее. Вокруг Стюарта, казалось, плясали красные, голубые и желтые пятна. Лиззи поморгала, и пятна исчезли.

– Стюарт! – воскликнула она. – Положи медвежонка! Ты его замочишь.

Лиззи вскочила на ноги.

Стюарт прыгал вокруг нее, не давая дотянуться до мишки.

– Стюарт, не дразни меня. Стюарт! Отдай мишку. Стюарт, не будь таким гадким. Верни моего медвежонка. – Но она не могла поймать брата. – Стюарт! – Лиззи остановилась. – Стюарт Трэдд! Я сию же минуту пойду к тете Джулии и скажу, что ты купаешься нагишом.

Стюарт тоже остановился всего в нескольких шагах от нее.

– Ты не скажешь.

– О, еще как скажу! Если ты сейчас же не отдашь мишку.

Красное лицо Стюарта побагровело.

– Жалкая болтунья! – выкрикнул он. – Забирай своего проклятого медведя!

Он с силой швырнул Лиззи игрушку. Бедный мишка гулко ударился о грудь Лиззи, а затем рикошетом отскочил прямо в воду. Лиззи хотела завизжать, но от удара под ложечку у нее перехватило дыхание. Девочка подбежала к краю пристани, всхлипнула и прыгнула вниз за бело-коричневым комком, который, крутя, уносило течением.

Лиззи молотила руками и ногами, догоняя медвежонка. Наконец она крепко схватила его. Течением обоих затянуло под воду.

Стюарт нырнул с пристани и плыл под водой, пока наконец не настиг Лиззи. Глаза и рот девочки были открыты от ужаса. Стюарт схватил ее за косы и вытолкнул на поверхность, а затем на берег. Течением их снесло к рисовым полям. Рука Стюарта наткнулась на шлюз, и он крепко вцепился в деревянную раму.

– Помогите! – крикнул он.

На берегу реки трое женщин мотыжили сорняки. Побросав мотыги, они, приминая рис, бросились на крики Стюарта.

Стюарт из рук в руки передал им Лиззи, перелез через шлюз и упал в грязь. Негритянка перекинула девочку через плечо, как маленького ребенка. Мозолистым кулаком она постукивала ее по спине. Лиззи кашляла, разбрызгивая воду, задыхалась и вновь кашляла.

– Вот и все, деточка, теперь ты снова дышишь, – проворковала работница и разжала кулак, мягко похлопывая девочку ладонью.

Лиззи кашляла и задыхалась еще несколько минут, Стюарт и негритянки заботливо ухаживали за ней.

– Фу, как гадко пахнет эта грязь! Все засмеялись.

Джулия выпорола Стюарта ремнем и отшлепала Лиззи деревянной ложкой. Дети стоически перенесли наказание. Они сказали тетушке, что Лиззи свалилась в рисовое поле, когда помогала Стюарту управляться со шлюзами. В глазах Джулии они провинились в порче риса. Из чувства детской солидарности против взрослых и Трэддов против Эшли они, не сговариваясь, согласились, что ни неповиновение Стюарта, ни бесшабашность Лиззи не должны быть упомянуты. Дети знали, что работницы никогда не выдадут их.