Ответа я не узнал, потому что вдруг небо резко потемнело, солнце, только что сиявшее из-за башни, все в ореоле снежных искр, погасло, снежный заряд надвигался скорее, чем я успевал соображать. Его было видно, и он приближался, идя наперерез. Я сразу вспомнил все, что слышал о таких моментальных переменах погоды в горах, и чтобы одним крестом на вершине не стало больше, спешно потрусил по протоптанной в глубоком снегу и петляющей, будто заячий след, тропе — начав задыхаться, поскальзываясь и стараясь не потерять из виду станцию внизу и не оступиться в тех местах, где кто-то уже проваливался по грудь и по пояс в снег до меня, оставив следы барахтанья и подмерзшие норы от глубоко ушедших в снег ног. Никто здесь ни за что не отвечал — сам залез, теперь каждый за себя. От чувства небывалой свободы, красоты видов, слепящей белизны нетронутого снега все находились будто чуточку под эфиром.

Достигнув станции, я закурил сигарету и приложился к траппе в фляжке — только теперь я ощутил, насколько продрог за полчаса на вершине. Все дальнейшее будто снилось. На «цуге» трясло, на корабле качало. Я отснял все пленки, что были у меня с собой. Уже внизу, в Фитцнау, где растут пальмы и цветут магнолии, пошел дождь и небо затянуло окончательно. Удивительно, но на обратном пути мой домик показался ненадолго в прорехе тумана. Будто изба на курьих ножках, спустившаяся к самой воде, он принялся голосить при виде проплывающего мимо жильца: «Куда это ты собрался?! Где твой дом? И где ты?» Что я ему мог ответить? И пока берег не пропал за пеленой усиливающегося дождя, я ответил самое простое: «Мой дом там, где меня ждут мои. Сегодня я был на Риги-Кульм — и гора оправдала свое название. Кульминация позади. После такого надо уезжать».

Оставалось еще несколько мелких дел, переселение на три дня в гостиницу «Сент-Никлаусен» («орднунг» дал сбой, ошибка была заложена в нем изначально), прощальные обеды, ужины и прогулки. Затем Люцерн и утренний поезд прямо в Цюрихский аэропорт. Откуда моя сумка с рукописями — месяцем работы — отправится без хозяина в мусульманский Тунис, но тот изрыгнет ее (возможно, из-за последнего кусочка украинского сала, оставленного гостившими у меня бывшими львовянами, — грех было выкидывать, — и початой бутылки «Монтепульчано» — спасибо им), и на третий день по возвращении служба розыска Шереметьева доставит мне незадачливую путешественницу прямо на дом, в Ясенево, на южной окраине Москвы, где мы снимаем с женой квартиру. Правду говорят: все хорошо, что хорошо кончается.

В Швейцарии я писал повесть о жизни в одной исчезнувшей стране, занимавшей 1/6 часть суши. Теперь, сидя в Москве, пишу о Швейцарии — о привидевшейся горе Риги и жизни на берегу озера. Хотя, может, это только кажется, и на деле я пишу только о себе, или о России, или для России, а также для Галиции (ставшей для меня «малой родиной», так получилось), для бывших львовян и для жителей исчезнувших стран, — пишу о чем-то столь же далеком и абстрактном для них, как жизнь на Марсе. Для кого я пишу, это очень спорный вопрос.

Май 2001

Древность и красота

В мусульманских странах я прежде не бывал (в советское время до Средней Азии как-то не добрался, а теперь туда и не хочется), пустыни видел только в кино и на фотографиях. И вдруг — Иордания. От такого предложения невозможно отказаться.

В Амман мы прилетели в пятницу вечером, уже затемно. Я — чтобы написать очерк об иорданских достопримечательностях, фотограф Николай — чтобы поснимать их, а работающий на радио Сергей — познакомиться со страной и присмотреться. Мы рисковали попасть на начало капризной, дождливой и ветреной иорданской «зимы», а попали в знойное «бабье лето», с дневной температурой под +30 градусов по Цельсию и выше. Так что неделю спустя уже с трудом верилось, что через неполных 4 часа полета нам предстоит вернуться в московские -10 по Цельсию и ниже. Виной тому не столько даже география и климат, сколько цивилизационный перепад. Иорданская повседневность с российской выглядят несовместимыми: друг для друга они как сон и явь, как арабские ночи и белая ночь. Всего месяцем раньше я возвращался домой из Штатов и с полчаса летел невысоко над берегом Гренландии: айсберги внизу подтаивают, будто кусочки сала в стоячей воде, извиваются фьорды, пепельные горные хребты теряются в арктической пустыне — и ни души кругом. Такая Анти-Иордания. Но в одном они оказались похожи: это территории, подчеркнуто безразличные к пребыванию на них человека и по-ветхозаветному жестокие. Только Гренландия существует как бы ДО или ПОСЛЕ человека, а Иордания — столь же каменистое и суровое нагорье, бывшее когда-то морским дном, — вроде бы отзывчива и готова терпеть на себе человеческий труд, но служит впечатляющим памятником его тщете. От тружеников остаются только пережившие их на тысячи лет бесхозные каменные руины и крошащиеся некрополи. Понятно, что на таком фоне мы сами себе кажемся мотыльками-однодневками, и древнее величие руин влечет к себе и волнует наши сердца куда больше, чем их красота. Хотя надо признать, что красота — лучший из всех существующих консервантов, и то, что уцелевает на жерновах времени, на самом деле большей частью превосходно.

Амман. Вечер

Итак, в амманском аэропорту нас встретили, шлепнули штамп въезда в паспорта и отвезли в 4-звездный отель по соседству с пригласившим нас Иорданским управлением по туризму (JTB). После потрясших страну гостиничных терактов на автострадах появилось множество блокпостов, а в отелях приняты беспрецедентные меры безопасности. Сколько раз ты будешь выходить из отеля, столько раз по возвращении будешь подвергаться проверке на входе (и чем отель «звезднее», тем многочисленнее охрана и тщательнее проверка). То есть расстегивать сумки, выкладывать содержимое карманов, проходить через рамку, как в аэропорту вылета, — по принципу «тише едешь, дальше будешь». А доехать по назначению хочется почти всем, кто в пути (может, за исключением виновников взрывов да тех последних бедуинов-кочевников, которым иорданское правительство доплачивает за их образ жизни, сохраняя в качестве приманки для туристов).

Ставку на развитие туризма и образования Иордания сделала всего четверть века назад, в 1994 году был подписан мирный договор с Израилем, а уже сегодня международный туризм, как мне сказали, приносит стране с пятимиллионным населением доход около миллиарда американских долларов в год. Для отсталого в недавнем прошлом государства, не имеющего собственных месторождений нефти, это чуть ли не главный шанс его модернизации. Иорданцы — народ деятельный, приветливый, но не назойливый, имеющий вменяемое руководство и твердо намеренный не упустить свой шанс, что вызывает симпатию. Забегая вперед, скажу, что по-настоящему удивила нас всех встречная симпатия иорданцев к нам только за то… что мы русские, — непривычное чувство. Кто знал хотя бы пару слов, пытался заговорить с нами по-русски, а на всех блокпостах, узнав от шофера, что он везет «рус», нас приветствовали и пропускали без задержек, всего пару раз попросив для порядка открыть багажник. Многие учились в СССР и РФ и домой вернулись с русскими женами (современные иорданские семьи моногамны), по разным данным, от 5 до 8 % населения страны исповедует православие, ну и прочее, на уровне государственной политики, о чем не место здесь распространяться.