— Что делать будем? — как-то жалобно спросил Косой. Он выразил наш общий вопрос.

— Уходим.

— А Лейф?

— Лейф сам решит, что выбрать. Это его жизнь и его лицо. А мы поможем, чем сможем.

И хёвдинг ушел к Ящерице.

Я не знал, что бы решил на месте Лейфа. Скорее всего, пошел бы убивать бы всех встречных людей в городе, пока не получил следующей руны. Но если я когда-нибудь на самом деле окажусь на его месте, то не смогу так поступить. Не из жалости или справедливости. Просто потому что не смогу убить достаточное количество воинов выше меня по руне. Скорее всего, только одного — из-за неожиданности. Но Ящерица — не я. Он так не сделает. Так и останется на всю жизнь уродом из-за Торкеля.

Может, потому Фомрир наложил на меня такое условие? Знал, что я смогу поступить бесчестно, смогу убить безвинных и безрунных, коли на то будет нужда, смогу ради своей выгоды пойти на подлость. Знал и потому сделал все это бессмысленным. А убить воина выше тебя по руне еще и постараться нужно. А вот Лейф мог бы убить и вылечиться, но никогда так не поступит.

Дрянной мир! Идиотские законы! И боги-слюнтяи! Я бы понял Скирира с его тягой к справедливости, Мамира с его заморочками и тягой к закрытым знаниям, миролюбивого смазливого Фольси. Но Фомрир! Тот самый Фомрир, что ценит лишь силу! Фомрир, что сразил половину всех мыслимых и немыслимых чудовищ! Какое ему дело, как я получу силу, если я направлю ее потом на его лютых врагов — тварей?

— Он выбрал зашить рану.

Я вздрогнул от неожиданности. Не заметил, как Альрик вернулся, да еще и вместе с Рыбаком.

— Три марки оставим ему на лечение. Пусть спокойно живет тут, дожидается, пока рана не заживет. Лекарка согласна приютить его. Потом будем проходить мимо, заберем Лейфа обратно, если будет на то его желание. Всё! Сегодня же отплываем отсюда.

Альрик не стал прощаться с ярлом, приказал перетащить вещи Ящерицы в дом Орсовой женщины, оставил ему серебро и обещание вернуться осенью. Мы получше закрепили на корабле припасы, выданные нам Видарссонами, подняли парус и ушли с первым же отливом.

Неудачным выдался этот поход. Мы потратили больше, чем получили, и особенно жаль было Лейфа. Альрик же ни словом, ни взглядом не упрекнул меня. Это было его решение, и он пошел на него с открытыми глазами. Теперь каждый в хирде желал стать сильнее и поскорее. Каждый жаждал поквитаться с Торкелем Мачтой, напластать его толстую кожу мелкими кусочками и скормить рыбам. Но не сейчас. Сейчас мы были слабы. Сейчас нам бы убраться подальше от этого берега в целости.

Когда Альрик решил, что опасность миновала, мы пристали к берегу, заплыв в устье небольшой речушки, и устроили пирушку. Не потому, что нам было весело, а для поднятия духа. Разожгли огонь, нажарили мяса, вытащили бочонок Видарссонов.

Хёвдинг сел напротив пляшущих языков пламени, взял в руки первую кружку с пивом и негромко заговорил. Все тут же умолкли. Нечасто Альрик баловал нас историями.

— Эту историю рассказал мне мой дед, когда еще был крепок и телом, и умом. Он прожил долгую жизнь, видел немало, слышал еще больше. Жаль, что он так и не смог шагнуть в хирд Фомрира, умер в кровати, ходя под себя и лепеча, как малое дитя.

Давным-давно жил конунг Хакон Детоубийца. Он был храбр и жесток. В лютых боях поднялся конунг до сторхельта, и всего лишь шаг оставался ему до божественности.

Но был у него один страх: Хакон боялся, что когда-нибудь придет к нему сын или родственник того, кого он убил, и захочет отомстить. Потому Хакон был неоправданно жесток с детьми врагов своих, вырезая целые роды, чтобы никого не осталось в живых.

В один из дней напал он на Колпборг, где пряталась вдова его давнего врага с двумя маленькими сыновьями. Когда Хакон вошел в город, спряталась вдова в храме Орсы, месте святом и неприкосновенном даже для богов. Но Детоубийца презрел божьи законы, ворвался в храм со своей дружиной. Он убивал всех на своём пути, стены плакали кровью и железом вонял дым благовоний. Заслонила своих детей вдова, умоляла не трогать, клялась, что не поднимут они руки на убийцу их отца. Но это Хакона не остановило. Голыми руками он раздавил ее череп, старшего сына задушил, а младшего на копьё, как знамя, насадил, а после поджег с четырёх углов храм и во всеуслышание объявил, что плевать ему теперь на волю богов и законы людей. Он сам отныне закон и воля.

Пришла к нему во сне Орса, окутавшись лучами закатного солнца, и возвестила, что будет так, как он сказал.

Сел на корабль могучий Хакон богоравный и лишь отплыл от пристани, как его корабль пошел на дно, будто сама вода его не держала. Воины хотели добраться вплавь до суши, но чудища морские им и шанса не дали. Всех, кроме Хакона, в розовую муть разорвали.

Тогда Хакон отправился домой пешком, но голоден и холоден был его путь. Ни одного зверя лесного, ни рыбы речной он не сумел поймать, хотя был изрядным охотником и рыбаком. Даже огонь не разгорался под его руками.

Когда же он вернулся в дом и крепко обнял жену, что была на сносях, как в тот же миг она скинула ребёнка, что под сердцем носила, и сама на руках у мужа умерла. Остальные же дети погибли вскорости: кто утонул, кто с обрыва упал, кто куском хлеба подавился. А во время прощальной тризны по погибшим все пиво в бочках мочой вмиг обратилось, а еда дерьмом стала.

Поняли тогда люди в его землях, что проклят конунг, выгнали его и посыпали солью дорогу за ним, чтобы не смог вернуться Хакон Детоубийца. Бросился на них бывший конунг, хотел убить хоть кого-то, но не смог коснуться даже края одежды.

Тогда он ушел в лес. Долго и мучительно умирал Хакон, не в силах ни глотнуть воды, ни поймать добычи, ни согреться огнем.

Но мы! Мы не хотим нарушать волю богов, мы следуем заветам наших отцов. Торкель напал на нашего друга вероломно, изуродовал, срезал его улыбку и, возможно, навсегда. А потому и мягкосердечная Орса, и вспыльчивый Фомрир будут на нашей стороне.

Альрик одним махом проглотил пиво и почти сразу же выплюнул его.

— Что за ослиная моча? Это из бочонка Видарссонов?

Я понюхал свою кружку и скривился. Это пиво скисло, видимо, пару лет назад, потом вскипело на летнем солнце, промерзло за зиму, весной на бочонок помочились все окрестные собаки, и лишь потом он попал к нам на корабль.

Совпадение с только что услышанной историей неприятно царапнуло, но я был согласен с Альриком. Мы в своем праве!

Оскаленная пасть матерого волка была направлена в сторону закатного солнца, и мы плыли в розово-оранжевую морскую гладь, заставляя ее переливаться серебром и золотом. Старик Хьйолкег прикрыл последние из трех оставшихся ноздрей и заснул в ледяной ловушке крепче прежнего, а потому не было ни малейшего дуновения ветра. Мы не стали убирать парус в надежде поймать первый же порыв. Размеренный плеск весел не утомлял трехрунных воинов, а успокаивал, погружая в дремоту с открытыми глазами.