И вот результат таких консультаций: Старый Взорин напоминал паутину улиц и переулков. В сущности, это был лабиринт, в котором пряталось такое, что Свилик не чувствовал себя в безопасности, даже живя в крайинском квартале. Ходили в изобилии слухи о подземных комплексах храмов, посвященных Атараксу, о местах, где преданные молодые люди обучались профессии убийцы, и о дворцах удовольствий, где женщины из Крайины – рабыни – удовлетворяли желания богатых истануанцев.

Свилик создал свою сеть информаторов, стараясь проникнуть сквозь завесу секретности, окружавшую Старый Город, чтобы знать людей, определять их потребности и суметь осуществить их желания. Наместник округа, предшественник Арзлова, рассердил местное население, когда разрушил целый ряд зданий для постройки на этом месте замка Пиймок, дока для воздушных кораблей и казарм для гусар. Этого человека или отравили неким хитрым способом, или же он сам умер от сердечного приступа; – никто не знал наверняка, но Арзлов допускал худшее и предпринял некоторые шаги, чтобы успокоить народ Взорина. Он советовался с иманами в каждой мелочи при достройке Пиймока и одновременно разгромил две бандитские группировки, которые терроризировали старые кварталы.

Этот поступок ради жителей Старого Города помог Свилику отыскать себе агентов, но вера в их надежность сравнима с предположением, что маленький костер в инитибре может как-то привести к концу зимы. Апеллируя к жадности населения, Валентин умудрялся собирать нужную ему обширную информацию; срабатывал и подкуп местных властей, когда нужно было освободить отдельных лиц, посаженных за мелкие нарушения закона. Вор всегда есть вор, так одинаково думали во всем городе, и если истануанца ловили на воровстве в квартале крайинцев, для правосудия его отдавали иманам, и ему грозила потеря руки. Закрытие обвинения против него, с обещанием умолчать правонарушения, окупалось: благодарность оборачивалась новым источником информации.

Дью – совсем другое дело. Старуха пришла к Валентину, когда ее дочь – подростка Тьюрейю – похитил сын имперского дворянина. Молодой человек был сослан сюда из Мурома своей семьей, и Свилик узнал за что, – за «гнусное поведение». Без какого-либо ордера на арест или доверенности, зная, что для ареста данного лица никто ордера не выдаст, Валентин ворвался в дом парня и угрожал ему убийством за похищение девушки, которую Валентин представил как свою любовницу. Дворянин извинился и освободил Тьюрейю, не причинив ей вреда, – бормоча что-то в свое оправдание, – якобы луна все равно не в нужной фазе, вот он и воздержался.

Свилик отослал девушку к матери, а сам подружился с дворянином. И в безлунную ночь, пригодную для его намерений, он отвел дворянина в Старый Город Он даже заплатил местному констеблю за отчет, заканчивающийся следующими словами: «Хотя смертельные раны действительно имеют сходство с ножевыми, но свидетельскими показаниями подтверждается, что граф загрызен стаей диких собак. Собаки уничтожены».

И Дью стала одним из самых важных и ценных источников информации для Свилика. Она всегда приносила хорошие сведения и всегда продумывала, чтобы сделка была выгодна для Валентина и других торговцев. Поскольку он спас ее дочь и поскольку она знала, что он организовал гибель дворянина-крайинца, Валентин ей мог доверять.

Наклоняя голову, он вошел в небольшую чайную – пристройку к родовому дому Дью. За столиками у дверей, выходящих на улицу, сидели мужчины, но купец не увидел в этом ничего необычного Дью возникла в дверях кухни. Указала ему на столик. Он кивнул, уселся и ждал, пока она подойдет.

Но напротив него за его столик сел кареглазый истануанец, темноволосый, с аккуратными усиками. Валентин удивился, увидев его, и замигал.

– В чем дело? – спросил он по-истануански.

– Не пугайся, друг мой Валентин. Я Рафиг Хает. Я здесь, чтобы предложить тебе самую большую возможность в жизни. – Хает осторожно улыбнулся. – У меня для тебя замечательная новость. Дост вернулся.

– А мне от этой новости какая выгода? – Сам увидишь, друг мой. – Рафиг положил руку на запястье Валентина. – Он послал меня, чтобы привести тебя к нему, и мы все добьемся успеха, если будем выполнять его волю.

Огромное бронзовое копыто ударило сзади истануанского воина, угрожавшего Наталии с высоты своего седла. Воин пролетел мимо и тяжело ударился о корпус «Лешего». Вся левая сторона его тела была раздроблена, острые края костей торчали через прорванную кольчугу. Лошадь выкарабкалась из-под трупа и умчалась, оставив Наталию один на один с бронзовой машиной.

Доспех Вандари громоздился над тасотой, защищая ее, и она почувствовала себя ребенком, видящим кошмарный сон. Чудовище опустилось на колени, и правым копытом подгребло ее. Она хотела побежать вслед за лошадью, но доспех притянул ее к себе, и она не стала сопротивляться: металлическое создание держало ее удивительно осторожно.

Резко щелкнуло левое копыто. То, что увидела Наталия, напомнило ей веер, сердито и резко раскрываемый дамой. Она с изумлением наблюдала, как слой за слоем копыто превращалось в полукруг, совершенно закрывший от потока черных стрел, летящих в ее направлении. С громким щелчком большинство истануанских стрел ударяли по копыту-щиту и отскакивали, со стуком падая на землю. Одна стрела все же застряла между двумя клинообразными частями копыта, но они сместились на своем валу и перехватили стрелу.

Наталия приникла к правому бедру доспеха, к холодному безжизненному металлу. Правая конечность доспеха вытянулась вперед и сбросила с седла еще одного истануанского всадника. Наталия увидела только отдельные вспышки света и тени, но навсегда запомнила зрелище: огромное копыто на раздавленной груди человека.

Изменилась тональность пронзительных боевых кличей истануанцев, и над ней наклонилась голова доспеха:

– Не бойся, Натальюшка, они разбиты и бегут.

– Григорий, это ты!

– Всегда к твоим услугам, тасота.

Наталия задрожала. Она ведь знала, что в доспехе должен быть Григорий. Она видела этот костюм и даже наблюдала его на параде, но это все были не те ситуации, для которых создавалось снаряжение Вандари. Это ведь орудие для ведения войны. Она знала о его потенциале – или представляла себе, что знает, – но никогда не думала, настолько это страшно и непривлекательно.

Голос Григория был вполне узнаваем, несмотря на какое-то металлическое позвякивание. Из-за решеточек на шее, через которые, казалось ей, шли слова, он звучал без той душевности и волнения, которые она надеялась услышать от него при личной встрече. По крайней мере, она надеялась, что его голос несет эмоциональную окраску – страх, любовь, беспокойство, заботу, упрек, – но доспех лишал звучание этих нюансов. Такое впечатление, что доспех оставляет в себе всю человеческую суть Григория.

А может быть, надев это снаряжение, Григорий сам становится менее человечным, чем вне его.

Да, она знала, что Вандари – оружие войны, но знала и то, что Григорий профессиональный военный. До сих пор она ни разу не видела его в этом качестве, когда он проявлял навыки, которые приобрел за годы учений. Разговоры о боях с ним всегда были такими, как после его возвращения с войны с Лескаром. Он всегда говорил о своем отношении к тем, кого потерял, о тех, кто был убит под его командованием. Он никогда не говорил о сути своей профессии.