Подняв голову, Тревелин с удовольствием заметил, что на некоторых сияющих лысинах выступила испарина.

– С добрым утром, милорды и джентльмены. – Он кивками приветствовал их и получал ответные приветствия, потом хлопнул ладонью по длинному столу красного дерева.

– Вот теперь попрошу всех сесть, и я сделаю сообщение. После этого вы отчитаетесь мне в своих поступках и ответите на все мои вопросы так подробно, как мне понадобится.

Министры, все во фраках, жилетах и галстуках темных тонов, заняли свои места, как стайка испуганных школьников. Кое-кто пытался принять беспечный вид. Кто-то сощурился, изображая неудовольствие, чтобы скрыть страх. Но Тревелин понимал: молитва и после нее резкий хлопок по столу заставили их задуматься, что он такое – псих, или просто сердитый человек, или воплощение Божьей кары.

«Пусть лучше думают последнее».

Принц снял пиджак и повесил его на спинку стула в конце стола.

– Отец предупреждал меня, что Аран – это не Илбирия. Вчера вечером, когда илбирийцы – жители Арана — восторженно живописали мне правление барона Фиске, они очень отчетливо дали мне это понять, более ясно, чем мой отец, а я высоко ценю умение моего отца убеждать. Я вчера увидел и услышал, что Арап – это не Илбирия, и, по моему мнению, вы виноваты в этом впечатлении – по крайней мере, в области управления. – Тревелин развязал галстук и вытер им пот со лба, расхаживая вокруг стола. – Когда вы будете рассказывать другим о сегодняшней конференции, они известно что подумают, и сейчас кто-то из вас полагает так же: у нас дома, в Илбирии, есть могущественные друзья. Так что принца можно отозвать.

Возможно, вы и правы в своих рассуждениях, но надо учесть много факторов, пока дело дойдет до моей отставки. Просьба о моей отставке достигнет ваших друзей только через месяц, еще месяц – на доставку сюда приказа. Еще добрый месяц, пока мое прошение дойдет до Ладстона, и еще месяц, пока сюда прибудут отец или брат, чтобы физически снять меня с поста. То есть не меньше четырех месяцев, господа, чтобы избавиться от меня. Темпест, маджест, отумбрь и тенебрь. За эти четыре месяца я могу переломить и превратить в нищих каждого из вас.

Он вдруг замолчал и жестом указал на похожего на чучело человека, который ухмыльнулся, услышав последнюю фразу речи принца.

– А вы, лорд Фарнэм, думаете, у вас хватит денег на подкуп, так что нищета вам не грозит?

Ухмылка человека вдруг превратилась в ужасную гримасу:

– Что вы, ваше высочество, я думал о реакции других на ваши действия. Вы растопите любую самонадеянность своей решимостью.

– Ну, в этом-то я не сомневаюсь. – Принц расстегнул запонки и закатал до локтей рукава своей белой хлопковой рубашки. – Я ведь знаю, что при бароне Фиске и при его предшественниках всегда любезностью отплачивали за любезность. И многие из вас нажились на разных предприятиях, деятельность которых идет вразрез с интересами Илбирии и мартинистской церкви. Теперь этому конец.

Кружа по-прежнему вокруг стола, он опять оказался во главе его. И развел руками:

– Передайте своим людям, что у меня абсолютно серьезное намерение – прекратить коррупцию в Аране. Если колониальный офицер, администратор или клерк возьмет взятку и обойдет правила – это преступление. Если некто предложит ему взятку для нарушения правил, это тоже преступление. Любое предложение взятки за разрешение, одобрение, прощение или сокрытие незаконного поступка есть преступление и соответственно будет рассматриваться. Я понятно излагаю?

Дюжина министров, собравшихся вокруг стола, важно закивала. Принц Тревелин с улыбкой отодвинул свой стул и уселся.

– Ну и хорошо. И прошу запомнить, что в правительстве может остаться каждый, кто возьмет на себя ответственность за действия, предпринятые до того, как я приступил к службе. Однако я готов амнистировать каждого из вас полностью и абсолютно. Но это будет зависеть от двух обстоятельств: если человек остается на своем посту и представляет мне полный и подробный отчет о явных и неявных махинациях, на которых зиждется деятельность этой колонии империи. Я понимаю, что вы можете очень не захотеть называть отдельные имена соучастников в преступлениях. На это я вам отвечу напоминанием: по законам Илбирии имущество предателя – все или частично – передается в награду патриоту, который предоставил администрации сведения о преступлении.

Тревелин дал им минуту поразмышлять об услышанном. В основном все они были воры, но именно эти воры как раз знали остальных воров Арана и их методы работы. Обещание амнистии в ответ на искреннее сотрудничество казалось нарушением справедливости, но Тревелин не сомневался, что у Господа найдется для них большее наказание, чем есть в распоряжении его, Тревелина.

Он знал, что кто-то примет его предложение, и даже с выгодой для себя. Другие, как он надеялся, будут преданы ему душой и телом. Ему будет трудно управлять колонией из-за конфликта между теми и другими, да и ворами, не входящими в правительство, но эта работа никогда и не была легкой. Осмелившись бросить вызов считающим себя истинной властью в Аране, он получал шанс добиться перемен, которые позволят сохранить Аран в составе Илбирии.

– Итак, если никто не желает подать в отставку и вернуться в Илбирию, продолжим заседание. – Принц улыбнулся и опять уселся на место. – Вам дается месяц на подготовку отчетов или прошения об отставке. А сейчас прошу сообщить мне самое срочное и неотложное, что мне надо знать для управления колонией.

Носовой платок, пропитанный ароматом мирриса, позволял почти не чувствовать запах горящей человеческой плоти, а заглушать крики истануанцев Василий Арзлов и не собирался, они его уже давно не беспокоили. Как всегда при допросах пленных, после первого часа голосовые связки уже были не в состоянии издавать самые пронзительные ноты.

Палач снова внес в огонь железные орудия пытки, мгновенно вспыхнула кожа, прилипшая к железу, и Арзлов повернулся к офицеру-переводчику. Переводчик, в свою очередь, посмотрел на князя:

– Я так полагаю, милорд, от этого мы больше ничего не узнаем.

Арзлов кивнул и взмахнул белым носовым платком – пусть жертва и палач убираются.

– Ну и ладно. Этого убить и бросить к остальным. Палач кивнул и наклонился к истануанцу, чтобы выполнить поручение – задушить его. Арзлов медленно выбрался из кресла. От долгих часов сидения в этом закрытом помещении у него затекли все мышцы. Рана на бедре пульсировала и болела, но Арзлов решил не обращать внимания. Меч истануанца задел только кожу, а не мышцу, значит, его боль несущественна по сравнению с основной неприятностью от нападения. Промыв и зашив рану, он выбросил из головы мысли о ней.

Лейтенант Воробига открыл дверь камеры и ждал, не понадобится ли его помощь князю, не будет ли ему трудно подниматься по лестнице. Арзлов оценил такой текст в младшем офицере, и ему понравилось, что Воробига понимает: надо подождать, пока тебя попросят о помощи.