Рыльце плюется ядом.

Одна из трубок неуверенно открывается. Что-то темное и жилистое вырывается оттуда, извиваясь. Серый завиток обволакивает его; оно безжизненно оседает, свешиваясь через порог собственной норы. Начинают открываться другие домики. Беспозвоночные трупы вываливаются всем напоказ.

— А что это за вещество? — шепчет Джоэл.

— Цианид. Ротенон. Еще какие-то вещества. Тот еще коктейль.

Рыльце еще какое-то время извергает отраву, а потом иссыхает. Кита на автомате втягивает его внутрь.

— Ладно, — командует Джарвис. — Хватай канистру и отправляемся домой.

Джоэл не двигается.

— Эй, — окликает его физиолог.

Пилот встряхивает головой, начинает возиться с машиной. Скаф протягивает руки в металлическом объятии, вытягивает двухметровый гроб со дна. Джоэл срывает с головы фоновизор и берет управление на себя. Они начинают подниматься.

— Это была основательная зачистка, — замечает он спустя некоторое время.

— Да. Образец нам немало стоил. И не очень хочется его чем-то заразить или испортить.

— Понятно.

— Можешь включить свет, — говорит Джарвис. — Когда мы будем на поверхности?

Джоэл врубает прожекторы:

— Двадцать минут. Полчаса.

— Надеюсь, пилот подъемника не слишком заскучал, — физиолог снова дружелюбен и болтлив.

— А там нет пилота. Только умный гель.

— Серьезно? Лучше бы ты мне этого не говорил, — хмурится Джарвис. — Страшноватые штуки эти гели. Ты знаешь, что один из них задушил кучу народа в Лондоне пару лет назад?

Кита уже хочет сказать, что знает, но у пассажира опять приступ болтливости:

— Нет, серьезно. Он там управлял системой подземки — никаких нареканий, идеальный работник, а потом однажды эта штука просто забыла запустить вентиляторы, когда было надо. Поезд заезжает на пятнадцать метров под землю, пассажиры выходят, воздуха нет, бум!

Джоэл уже слышал эту историю. Коронная фраза как-то связана со сломанными часами, если он все помнит точно.

— Эти штуки вроде как учатся на собственном опыте, правильно? — продолжает Джарвис. — Ну и все думали, что зельц научился запускать вентиляторы по какому-то очевидному признаку. Жару тела, движению, уровню углекислого газа, ну ты понимаешь. В результате выяснилось, что эта хрень просто смотрела за часами на стене. Прибытие поезда совпадало с предсказуемым набором паттернов на цифровом дисплее, поэтому она включала вертушки, когда видела один из них.

— Ага. Точно, — Джоэл качает головой. — А какие-то вандалы часы разбили. Или что-то вроде того.

— Эй, так ты знаешь эту историю?

— Джарвис, этой истории уже лет десять. Это было, когда эти штуки только ставили. Гели уже до молекулы перебрали с тех пор.

— Да ну? И с чего ты так уверен?

— Потому что зельц управляет подъемником уже большую часть года, и у него была куча возможностей серьезно облажаться. Но он не облажался.

— Так тебе нравятся эти штуки?

— Совсем охренел, что ли? — говорит Кита и думает о Рэе Стерикере. И о себе. — Мне бы они нравились гораздо больше, если бы все-таки допускали ошибки, понимаешь?

— Ну, мне они не нравятся, и я им не доверяю. И тебе надо бы поинтересоваться, что там у них на уме.

Джоэл кивает, отвлекшись на историю Джарвиса. Но потом снова возвращается к мертвым червям и необъявленным официально зонам, запрещенным для погружения, и неизвестной канистре, пропитанной достаточным количеством яда, чтобы убить целый гребаный город.

«Мне очень интересно, что у всех нас на уме».

Оно отвратительно.

Около метра в диаметре. Может, было меньше, когда Кларк начала над ним работать, но теперь это настоящий монстр. Скэнлон вспоминает дни в виртуальной школе: морская звезда, по идее, должна располагаться в одной плоскости. Плоские диски с руками. Но не этот. Кларк нарастила куски со всех углов и сделала ползущий гордиев узел, некоторые части которого красные, другие — пурпурные, третьи — белые. Ив думает, что до изменений первоначальное тело имело оранжевый цвет.

— Они регенерируют, — Лени жужжит у его плеча. — И у них крайне примитивная иммунная система, поэтому нет никаких проблем с отторжением ткани. Поэтому их легче подлатать, если что-то идет не так.

«Подлатать». Как будто она что-то улучшает.

— Значит, морская звезда сломалась? — спрашивает Скэнлон. — А что с ней было не так?

— Ее поцарапало. На спине был большой порез. А поблизости оказалась еще одна звезда, порванная на куски. Даже я не смогла бы ей помочь, но решила, что могу использовать ее части, чтобы подлатать этого маленького парня.

Этого маленького парня. Он сейчас тащит себя медленными, жалкими кругами, оставляя запутанный след в грязи. Волокна грибков-паразитов тянутся из рваных, толком не заживших швов. Асимметрично привитые дополнительные конечности цепляются за камни; тело кренится из-за постоянной нестабильности.

Кларк, похоже, всего этого не замечает.

— Сколько… в смысле, сколько ты этим занимаешься?

Голос Ива поразительно ровный; он уверен, в нем нет ничего, кроме дружелюбного интереса. Но каким-то образом она все понимает. Молчит секунду, а потом переводит на него свои глаза умертвия и произносит:

— Разумеется, тебя от этого тошнит.

— Нет, я просто… ну, заворожен, можно сказать, я…

— Ты испытываешь отвращение. А не стоит. Разве не таких действий ты ждешь от рифтеров? Разве не поэтому нас вообще сюда послали?

— Я знаю, о чем ты думаешь, Лени, — Скэнлон искренне старается избежать тяжелого разговора. — Ты думаешь, мы просыпаемся каждое утро и спрашиваем себя: «А как бы нам сегодня нагнуть собственных работников?»

Она смотрит на морскую звезду.

— Мы?

— Энергосеть.

Кларк парит в воде, пока ее домашний монстр медленно бьется в конвульсиях, пытаясь выправиться.

— Мы не злые, Лени, — говорит Скэнлон спустя какое-то время.

Если бы она сейчас посмотрела на него, то увидела бы в шлеме честное лицо. Он годами тренировался делать такое выражение.

Но когда Кларк, наконец, переводит на него взгляд, то, кажется, ничего не замечает.

— Не льсти себе, Скэнлон. Ты даже в самой малой степени не контролируешь то, чем являешься.

* * *

ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 280850:1043

Нет сомнения в том, что способность существовать здесь происходит из свойств, которые при других обстоятельствах можно было бы определить как «дисфункциональные». Они не только позволяют проводить длительное время на рифте; они также могут усиливаться вследствие его воздействия. У Лени Кларк, к примеру, сформировался невроз увечий, которого у нее не было до прибытия на станцию. Ее увлечение животным, которое можно легко «починить», если оно сломано, имеет вполне очевидные корни, несмотря на ряд ужасающе неумелых попыток «ремонта». Джудит Карако, которая до своего ареста постоянно бегала, теперь, словно одержимая, плавает вверх-вниз вдоль линии передатчика «Биб». Остальные участники тоже, скорее всего, развили соответствующие привычки.