— Я Джинни Мэнн, — поспешила представиться она. — Друг семьи. Можно сказать, соседка. Кэрри наверху. Отдыхает.

— Сержант Кобен, мэм. — Он достал удостоверение. — Мне бы очень надо поговорить с миссис Хоубейкер.

— Мы постараемся ее долго не мучить. — Художница, вспомнил наконец Нейт. Пишет пейзажи дикой природы, их много в здешних галереях, да и на Большой земле тоже. Три раза в неделю ведет уроки рисования в школе.

— Мы с Арлин Вулкотт пришли за детьми присмотреть. Мы сейчас все на кухне. Стараемся их чем-то занять. Схожу наверх, посмотрю, может, Кэрри проснулась.

— Будем признательны. — Кобен вошел в дом. — Мы тут подождем.

— Симпатичный домик, — заметил он, когда Джинни ушла. — Уютный.

Удобный диван, отметил про себя Нейт, просторные кресла, яркие покрывала. Пейзаж с весенним лугом на фоне белых гор и синего неба, — надо понимать, творение рыжеволосой художницы. На столиках, помимо всякой всячины, какая есть в любом доме, фотографии детей в рамках, другие семейные снимки.

— Они женаты лет пятнадцать, наверное. Раньше он работал в одной газете в Анкоридже, потом перебрался сюда и стал издавать собственную. Раз в неделю — номер. Она работала вместе с ним. Собственно, они вдвоем все это и тянули — с помощью… как их, бишь? — стрингеров, кажется? Печатали статьи о местном житье-бытье, кое-какие фотографии, брали новости из агентств. Старшему из детей около двенадцати, это девочка. Младший — мальчик, десять лет, помешан на хоккее.

— За те несколько недель, что вы здесь, вы много узнали.

— Гораздо больше я узнал за несколько часов сегодняшнего дня. У нее первый брак, у него — второй. Она сюда перебралась года на два раньше его. Переехала по программе педагогического обмена. Потом преподавать бросила, когда он газету стал делать, но иногда ее и сейчас в школу зовут — на подмену.

— Почему он сюда переехал?

— Это я пока выясняю. — На лестнице показалась Джинни, она вела Кэрри, и Нейт умолк.

— Миссис Хоубейкер? — Кобен сделал шаг вперед. Голос у него был спокойный и сдержанный. — Я — сержант Кобен из полиции штата. Примите мои соболезнования.

— Что вам нужно? — Ее глаза в бешенстве остановились на Нейте. — У нас траур.

— Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но мне необходимо задать вам несколько вопросов. — Кобен бросил взгляд на Джинни. — Если хотите, подруга может присутствовать.

Кэрри покачала головой:

— Джинни, побудь, пожалуйста, с детьми. Подержи их на кухне, хорошо? Не надо им этого слышать.

— Конечно. Ты позови, если я буду нужна.

Кэрри прошла в гостиную и опустилась в кресло.

— Спрашивайте, что вам нужно, и уходите. Я не желаю вас видеть у себя в доме.

— Во-первых, я должен вас уведомить, что тело вашего мужа мы заберем в Алкоридж для экспертизы. Мы вам его вернем, как только произведем все необходимые действия.

— Хорошо. А потом вы найдете его убийцу. Что бы он ни говорил, — быстро добавила она, негодующе сверкнув глазами в сторону Нейта, — а я своего мужа знаю. Он бы никогда не поступил так со мной и детьми.

— Вы мне позволите присесть?

Она пожала плечами.

Кобен сел на диван напротив Кэрри и слегка подался вперед. «Молодец, — подумал Нейт. — Разговаривает как бы доверительно, на сочувственной ноте. Начал со стандартных вопросов. Это правильно».

Но после нескольких вопросов Кэрри вдруг переменилась.

— Я все это уже ему рассказывала. Зачем вы спрашиваете у меня одно и то же? Вы получите точно такие же ответы. Может, вам лучше заняться поисками убийцы?

— Вы не знаете, кто мог желать вашему мужу зла?

— Знаю. — Ее лицо осветило какое-то жуткое удовольствие. — Тот, кто убил Патрика Гэллоуэя. Я вам скажу, как все было. Макс, наверное, что-то раскопал. Если он работал в маленькой газетенке — это еще не значит, что он был плохой репортер. Он что-то узнал, и кто-то, для кого эта информация представляла опасность, убил его, пока он не начал действовать.

— Он с вами о чем-то таком говорил?

— Нет, но он был явно расстроен. Обеспокоен. Сам не свой. Но это не значит, что он убил себя. Или кого бы то ни было. Он был добрый человек. — По щекам Кэрри потекли слезы. — Я спала с этим человеком почти шестнадцать лет. Изо дня в день работала с ним бок о бок. У меня от него двое детей. Неужели вы думаете, я не знаю, на что он способен, а на что — нет?

Кобен переменил тактику:

— Насчет времени, в какое он вчера ушел, вы уверены? Она вздохнула, смахнула слезу.

— Я знаю, что в десять тридцать он еще был здесь. И что утром его не было. Что вы еще от меня хотите?

— Вы показали, что он держал пистолет в бардачке. Кто еще мог об этом знать?

— Да все.

— Он никогда не запирал бардачок? И машину?

— Макс в половине случаев туалет-то оставлял открытым, уж тем более на ключ ничего не запирал. Оружие, которое у нас в доме, я держу под замком, а ключ храню у себя, потому что он такой рассеянный… Этот пистолет любой мог взять. И взял.

— Не припомните, когда он из него в последний раз стрелял?

— Нет. Точно не скажу.

— Миссис Хоубейкер, ваш муж не вел дневника? Журнала?

— Нет. Придет какая мысль — он ее тут же и запишет. На чем попало. Прошу вас, уходите. Я устала, я хочу побыть с детьми.

Выйдя на улицу, Кобен задержался у машины.

— Все-таки кое-что не стыкуется. Было бы неплохо порыться в его вещах, бумагах, поискать что-нибудь, касающееся Гэллоуэя.

— Мотив?

— Вот-вот. Вы сможете этим заняться?

— Почему бы нет?!

— Я должен везти тело в Анкоридж, на экспертизу. И еще я хочу быть там, когда привезут Гэллоуэя.

— Буду вам признателен, если вы мне сообщите, когда его доставят. Его дочь захочет на него взглянуть. А вдова будет настаивать на том, чтобы тело для захоронения передали ей.

— Да, она мне уже звонила. Когда его спустим и проведем опознание, пусть родственники сами свои вопросы решают. Дочь может приехать и посмотреть, но, вообще-то, у нас его пальцы в компьютере есть. Он же привлекался пару раз за наркотики. Как только получим тело — мигом узнаем, Гэллоуэй это или нет.

— Я ее пришлю. И вашу версию отработаю. Постараюсь выполнить роль посредника между вами и семьей покойного. А взамен попрошу копии всех документов, касающихся обоих дел. В том числе и служебных записок.

Кобен обернулся на аккуратный домик и на засыпанный снегом двор.

— Вы всерьез полагаете, что кто-то инсценировал это самоубийство, чтобы сокрыть преступление шестнадцатилетней давности?