Эта история с КБС, конечно, самым отрицательным образом сказалась на лояльности белорусов к новой власти. Ее противники еще больше укрепились в своем мнении, что от оккупантов ничего хорошего ожидать не приходится, а немногочисленные сторонники «были оскорблены в самых своих лучших чувствах». В дальнейшем многие из них, даже уже завербовавшись в очередное формирование, зачастую думали о том, что и эта затея кончится так же, как и с корпусом самообороны. Естественно, что такие мысли никак не способствовали укреплению боевого духа и морального состояния новых белорусских добровольцев.

Тем не менее даже после расформирования КБС идея охраны оккупированной территории силами самообороны не умерла, как казалось, окончательно. Летом 1943 года она возродилась в виде так называемых «оборонных деревень» (Wehrdorf) и была связана с проектом Розенберга по внедрению в «восточных» областях «нового порядка землепользования». Главной своей целью этот проект ставил привлечение белорусских крестьян на сторону новой власти, поскольку обещал им наделение землей в полную собственность. Проект имел больше пропагандистский характер, так как окончательно аграрный вопрос немцы собирались решать только после завершения войны. Пока же предусматривалось, что «при наделении земельными участками следует иметь в виду в первую очередь и преимущественно тех крестьян, которые оказывали содействие в борьбе против партизан»[418]. «Оборонные деревни» и явились тем местом, где крестьянин мог получить землю в свою полную собственность.

По сути, «оборонные деревни» явились компромиссом между политическим и полицейским руководством оккупированных территорий, так как новый фюрер СС и полиции «Белоруссии» СС-штандартенфюрер Э. Эрлингер понимал всю их неэффективность с военной точки зрения. Розенберг же, помимо политических мотивов, видел и явный экономический выигрыш от этой затеи. По его мнению, эти деревни позволили бы контролировать производство и захват сельскохозяйственной продукции. «Опираясь на эти опорные пункты, – утверждал вслед за Розенбергом заведующий экономическим отделом генерального комиссариата, – надо попытаться вовлечь в полицию оседлое местное население и тем самым оказать поддержку немецким войскам»[419].

В результате осенью 1943 года началось создание сети «оборонных деревень», преимущественно в районах, граничащих с лесными массивами. Так, в Барановичском округе их было организовано четырнадцать, в Слонимском, Новогрудском и Слуцком округах – примерно по десять[420]. Главной задачей гарнизона деревень являлось отражение партизанских нападений, а также вылавливание одиноких диверсантов и разведчиков. Для несения такой в общем-то непростой по тем условиям даже для регулярных частей службы немцы выдавали местным жителям не более двадцати старых советских винтовок с небольшим боезапасом к ним. Первоначально, пока партизаны не разведали реальную военную силу «оборонных деревень», их наличие в том или ином районе давало определенные результаты. Однако со временем стало ясно, что гарнизоны этих деревень не могут обороняться против лучше вооруженного и большего по численности врага. По словам наместника БЦР в Вилейском округе Я. Малецкого, к середине 1944 года «они производили только провоцирующее воздействие на польских и коммунистических партизан, заставляя их мстить мирному белорусскому населению»[421]. В общем, и с политической, и с военной точки зрения идея «оборонных деревень» не оправдала себя. Кроме того, их население не подлежало мобилизации в БКА, что, естественно, лишало последнюю значительного контингента более-менее подготовленных и обстрелянных призывников[422].

В связи с этим президент БЦР Р. Островский 25 мая 1944 года обратился к генеральному комиссару фон Готтбергу с таким письмом: «Глубокоуважаемый генеральный комиссар Белоруссии! Будучи в Слуцке, я узнал, что местные «оборонные деревни» не могут выполнять возложенные на них обязанности, так как их вооружение (несколько винтовок) не может дать отпор хорошо вооруженным советским партизанским отрядам, возглавляемым командирами-специалистами, сброшенными на парашютах. В результате гибнут не только добровольцы, которые пытаются сопротивляться, но и их семьи. Поэтому убедительно прошу Вас, господин Генерал, остановить акцию «оборонных деревень»…»[423]Фон Готтберг откликнулся на просьбу Островского и приказал ликвидировать эти деревни не только в Слуцком округе, но и в других районах[424].

Прохладное отношение немецкого руководства к самой идее самообороны объясняется не только нежеланием вооружать белорусов или давать в руки белорусских националистов какую-нибудь воинскую силу. Помимо этой, чисто политической причины, была и другая – военная неэффективность самообороны. Рост партизанского движения ясно давал понять, что с ним нельзя справиться небольшими отдельными отрядами, которые к тому же были привязаны к месту проживания своего личного состава. Тем не менее в начале ноября 1943 года было принято решение о создании еще одного белорусского добровольческого формирования самооборонного типа – Новогрудского кавалерийского (или 1-го Белорусского) эскадрона. Это было небольшое по численности подразделение, которое тем не менее заняло свое место в военной истории Белоруссии периода оккупации. Во многом это зависело от причин и условий его создания, процесса организации, подготовки и боевого применения, которые заметно отличались от тех же аспектов у других белорусских частей. Наконец, отдельные факты истории этого эскадрона до сих пор вызывают много споров, что также выделяет его из ряда прочих коллаборационистских формирований.

По воспоминаниям бывших участников эскадрона, инициатором создания новой добровольческой части являлись немецкие власти Новогрудского округа, а именно его комиссар В. Трауб, который лояльно относился к деятельности белорусских националистов. В данном случае его цель была ясна: переложить на плечи местного населения дело борьбы с советскими и польскими партизанами. В этом смысле причины создания эскадрона не отличались от тех, которые сыграли свою роль при организации других белорусских антипартизанских частей. В октябре 1943 года Трауб вызвал к себе Б. Рогулю, преподавателя немецкого языка и военной подготовки Новогрудской учительской семинарии, который в целом хорошо зарекомендовал себя перед новой властью[425]. На этой встрече ему было предложено сформировать и возглавить эскадрон. При этом окружной комиссар брался лично уладить все формальности, связанные с разрешением генерального комиссара «Белоруссии» на создание подобного формирования. Рогуля сказал, что ему необходимо подумать и, что самое главное, ознакомить с этим предложением белорусский актив округа[426].