– Нет. Рад, что живу не один.

У Дары в глазах застыли слезы.

Последние четыре дня Аркус чудом избегал смерти, но удача закончилась. Становилось горько от того, сколько невыплаченных долгов он оставлял. Старик Ян, Кирилл и Влада, Максим и Никита, прощения у которого он так и не попросил. Но пока ворота шлюза еще не открылись, и смертельный холод не ворвался внутрь, Аркус решил отдать последний час своей жизни Даре.

Он взял ее руку и нежно, а потом все настойчивее касался ее губ своими. Затем расстегнул и снял с нее черную кофту. Он ласкал Дару руками, пока она стягивала с него водолазку. Не переставая целовать, Аркус освободил Дару от последнего слоя ткани, разделяющего их. Она прижала его к себе, сократив дистанцию между ними до нуля. Дара громко вздохнула, процарапав ногтями спину Аркуса.

***

Синие скафандры, выданные Лейкоцитом, оказались по размеру.

– Здесь тоже пусто! – Аркус отбросил в сторону очередной бесполезный ящик и закрыл крышку грузового отсека. – В корабле больше ничего нет, кабина пилота заперта. Сколько у нас осталось?

– Думаю, минут десять, – предположила Дара, поднимаясь на подъемнике к одной из площадок. – Если бы ты не стал отвлекаться на всякие вещи, мы бы раньше поняли, что в скафандрах нет батарей.

Она откупорила крышку бокса.

– Ну, что там?

Дара тяжело вздохнула:

– Прости.

– Чтоб этот чертов Лейкоцит сдох! – Аркус пнул по днищу корабля и сел на холодный пол, стянув с головы шлем. – Думаешь, это и есть та "вторая хорошая новость"? Он специально?

– Какая теперь разница? Надень шлем, вдруг шлюз откроют?

– А смысл? Без батарей для теплогенераторов мы замерзнем раньше, чем поднимутся ворота. "Кисророда хватит на пятнадцать минут" – какая щедрость! – Аркус неохотно нацепил шлем обратно. – Спускайся, не хочу быть один, когда…

Через минуту Дара села рядом, положив голову ему на плечо. За воротами выл ветер, и тихо шелестела вентиляция. Молчание гнело, но Аркус не находил сил заговорить.

– Посмотрим, что они нам положили? – Дара кивнула на два подноса перед входом и поднялась.

– Пошли, – Аркус последовал за ней.

– Чай остыл – какая жалость, – Дара глотнула из стакана. – Слишком сладкий. Ты любишь такой?

– А я-то ломал голову, о чем заговорить, – он принял едва теплый стакан из ее рук.

– Думал, стоило начать с лекции о том, как космические корабли бороздят просторы вселенной?

Аркус чуть не подавился чаем:

– Знаешь, когда насмешить! Кстати, на вкус вполне сносно.

– Как думаешь, что будет с Морозом?

– Ты видела энтузиазм наших стажеров? Тех… – по телу прошла дрожь, и стакан выпал из руки Аркуса. Приближался новый приступ головной боли. – Технология в надежных руках, в отличие от этого чая, – он через силу улыбнулся.

– Чай! Подумать только, говорим о пустяках в таком момент! Знаешь, спасибо тебе за все. Мы с тобой вместе год, и за это время ты спас меня от кошмара. Мое прошлое больше меня не тревожит.

Аркус взял Дару за руку:

– По-другому и быть не могло!

Стало подозрительно спокойно. Он прислушался к вою ветра, пытаясь понять причину тревоги, и обомлел:

– Они отключили подачу воздуха в шлюз. Готовятся открывать ворота! – от осознания скорого конца его зазнобило. С третьей попытки Аркус сумел продавить кнопку под подбородком: сухой, раздражающий нос воздух заполнил шлем. – Ты готова?

Дара покачала головой:

– Нет.

Прогремел предупреждающий сигнал, вдоль посадочной зоны загорелись химдиоды, и гермоворота дрогнули. Аркус с Дарой успели обхватить округлые двигатели корабля, когда их потянуло к воротам. Сквозь незаметную щель в пару секунд из шлюза утекло все тепло.

Ворота открывались все шире. С поверхности повеяло холодом, пробирающим до костей, затем внутрь ворвался вихрь. Аркус взглянул на Дару: в ее глазах то же отчаяние, что и у него.

Ледяной снег хлестал по тонкому скафандру. Они спрятались за кораблем, вжимаясь друг в друга, пытаясь укрыться от ветра и сохранить последнее тепло.

Аркус ударил по бесполезному теплогенератору на животе, но чуда не произошло.

Первым замерзало самое уязвимое: пальцы на руках и ногах. За ними перестали дрожать губы, и все тяжелее было двигать языком во рту. Аркусу захотелось спать.

– Люблю, – последним усилием сказал он.

Дара едва кивнула в ответ. Она пыталась сказать что-то в ответ, но Аркус уже не слышал.

Наступила тьма.

Холод поглотил Аркуса.

В пустоте он потерял чувство времени и не ощущал больше своего тела. Но память никуда не делась: Аркус снова и снова проживал прошедший год. События всплывали россыпью образов, ощущений, запахов и чужих голосов.

В носу засвербело от терпкого запаха апельсинового чайного порошка. Последний раз Аркус расчихался от него в кабинете Яна. Память подхватила и развернула образ:

"Просто его нужно узнать. Он хороший, но замкнулся в себе после катастрофы. Я принимаю его в команду".

Аркусу хотелось дать в нос самому себе за сказанную глупость, но он мог лишь наблюдать.

Глаза Яна потускнели, он закрыл лицо руками, будто надевая маску, а когда убрал их, то вновь стал добрым улыбающимся стариком. Вот только улыбка была не настоящая.

После того разговора они с Яном больше не общались, и виной тому Толиман, создающий проблемы одним своим существованием. Память продолжила ассоциативный ряд и вскоре восстановила последние строки письма Толимана:

"Первая цель – Лейкоцит и его сестры. Надеюсь, ты поможешь мне.

Жди в гости.

P.S. Прости за смерть Яна. Он слишком рано понял мой план, но не поверил, когда я рассказал про Киру".

Жестокая память воскрешала воспоминания, закольцовывая их одно с другим. Аркус чувствовал вину за то, что не довел Мороз до конца и подвел поколения предшественников, так и не добившись цели. Ярость захлестывала всякий раз, когда он заново переживал экспедицию в Нью-Дзин и спасение Толимана. Хотелось заново переписать все, и оставить еще безымянного маньяка с пистолетом в мертвом городе, чтобы там он встретил свой конец.

– Не хочу помнить! Не могу больше наблюдать! Я хочу жить! – не успел Аркус так подумать, как стало тепло, шумно и так светло, что глаза заслезились. Он неловко заслонился рукой: пальцы кололо после холода. Чувства быстро возвращались.

– …Я тоже, только не спи, – донесся издалека женский голос. – Мы спасены? Что это?