Лето — мое самое не любимое время года; я отношусь к нему как к чему-то такому, что нужно перетерпеть — вроде плохого настроения друга. Если температура держится в районе тридцати градусов по Цельсию, это не страшно, даже тридцать пять еще терпимо, но. когда переваливает за сорок, я начинаю страдать. Кондиционер работает весь день, но когда приходится выходить из дома, жара обрушивается на меня словно молот.

За тридцать пять лет мне бы уже пора привыкнуть к такому лету, но не получается — я плохо сплю, а во сне задыхаюсь и тону. По утрам я лежу в постели полусонная, и часть моего сознания желает вновь провалиться в бессознательное состояние: вернись ко сну, нашептывает мне чей-то голос, не вставай. К чему суетиться?

Я снова тону в каком-то водоеме, легкая, как падающий лист, но, прежде чем успеваю достигнуть дна, вдруг вспоминаю, что пора вставать, делать неотложные дела — и тут начинается борьба. Я должна подняться на поверхность, преодолев это уютное состояние, которое побуждает меня расслабиться, успокоиться. Не суетись, куда ты? Наконец, измученная борьбой, я просыпаюсь, но иногда еще прежде успеваю вырваться на поверхность и глотнуть воздуха, тогда мои легкие начинают болеть, словно под водой я слишком долго задерживала дыхание. Когда такое случается, я выхожу из дома и, вдыхая свежий утренний воздух, босиком, в одной ночной рубашке прогуливаюсь по мокрой от росы свежескошенной траве. Травинки покалывают мои ступни, и паническое ощущение удушья постепенно покидает меня, исчезает в никуда, словно пар из чайника. Солнце еще не взошло, и все вокруг — деревья, цветы, трава — кажется бесцветно-серым. Почему-то это меня успокаивает. Сев на крыльцо, я жду восхода солнца. Двор светлеет, начинает сиять всеми красками дня, лужайка приобретает четкие границы, обозначенные подстриженными кустами. Порядок побеждает, и у меня уже нет ощущения, что я куда-то исчезаю.

М. встает рано и отправляется на пробежку, а я одеваюсь и еду домой. Черный «кадиллак» Фрэнни все еще торчит на обочине, весь покрытый пылью; на заднем стекле кто-то написал: «Вымой меня ». Я подбираю с дорожки газету и подхожу к почтовому ящику за вчерашней почтой. Ящик находится за углом, перед участком моих соседей по дому.

Быстро просмотрев почту, я сразу узнаю простой конверт без обратного адреса, опущенный в Дэвисе, и, пересекая лужайку, вскрываю его. Где на сей раз застал меня фотограф? Перед домом? Возле аптеки? Однако внутри конверта вместо снимка оказывается лист белой бумаги с наклеенными словами: «У тебя есть две недели на то, чтобы прекратить свои поиски, — иначе ты будешь следующей». Страх сдавливает мою грудь. Вырезанные из какого-то журнала буквы аккуратно приклеены посередине листка. В конверте больше ничего нет.

Я прохожу в дом. Звонит телефон, но я не подхожу к нему. Щелкает автоответчик — всегда включенный с тех пор, как я стала получать странные звонки, — и я слышу голос женщины из станции переливания крови Сакраменто, спрашивающей, не желаю ли я сдать кровь. Оставив свой номер телефона, она вешает трубку.

Ты будешь следующей. Значение этих слов очевидно. Я сразу звоню Джо Харрису и зачитываю ему записку.

— Что теперь? — Кажется, мне пока еще удается сохранять спокойствие.

— Мы проверим отпечатки пальцев, но я сомневаюсь в успехе. Еще я добавлю ее в РСС.

РСС означает Различные Служебные Сообщения — так называется раздел, куда поступают сведения, не связанные с конкретными преступлениями. В таком случае полиции остается только подшить ее к делу. Именно туда Джо направил мое первое фото.

— И все? — спрашиваю я. — Вы же знаете, что послание от него.

— Оно может быть от кого угодно.

Во время нашей последней встречи в «Парагоне» Джо сказал мне, что они разрабатывают по делу об убийстве Фрэнни кого-то еще.

— Так вам уже известен убийца? Джо вздыхает.

— Не просите, чтобы я дал вам такую информацию, и вообще для вас лучше во все это не влезать. Если вас беспокоит записка, примите стандартные меры предосторожности: постоянно изменяйте маршрут передвижения, не ходите в темноте, установите в доме охранную сигнализацию, заведите собаку.

— Собаку? Благодарю за совет. Я вешаю трубку.

Я одна в прохладном, оснащенном кондиционером доме М. слоняюсь из комнаты в комнату и, несмотря на мое двойственное отношение к этому человеку, чувствую, как по моему телу пробегает волна возбуждения. Никогда неодушевленный объект, тем более дом, до сих пор не вызывал у меня таких эротических ощущений. Я вспоминаю, что мы делали здесь и что будем делать, и мое возбуждение усиливается. Думая об этом, я становлюсь мокрой. Я хочу М. так, как не хотела никакого другого мужчину.

Похоть. Она бурлит во мне, но это не просто похоть, она рождается из отчаяния, боли и чувства вины — да, оно тоже здесь присутствует, — и это она толкает меня к М., заставляет добровольно предлагать ему себя. Под его влиянием во мне пробуждаются новые потребности — это все равно что однажды открыть глаза и обнаружить, что вам доступны иные диапазоны: вы видите все по-новому, испытываете новые ощущения, и ваше стремление к новым раздражителям становится непреодолимым. Похоть ведет меня по скользкой дорожке. Я знаю об опасности, но больше мне уже ничего не нужно. Ради удовлетворения этой уничтожающей страсти я готова рискнуть всем — Яном, самоуважением, жизнью. Понимаю, что гордиться тут нечем, понимаю все безрассудство своих действий, но ничего не могу с собой поделать, так как уже перешла из одного мира в другой.

Придя в кабинет и сняв туфли, я ложусь да софу, закрываю глаза и думаю о том, что мы делали здесь, в этом кабинете, на этой софе. Мое возбуждение растет. Мне хочется мастурбировать, думая об этом, но М. скоро придет домой, и мне не стоит ослаблять свое желание.

Снаружи доносятся воронье карканье и голос соседского мальчика, зовущего собаку: Герцог! Герцог! Иди сюда!

Через несколько минут в дом входит М. Моя машина стоит снаружи, так что он знает я здесь и жду его. Я слышу, как он молча ищет меня — на кухне, в гостиной. Войдя в кабинет, он видит меня лежащей на софе, а затем кладет на стол какие-то бумаги и книги.

Посмотрев на пианино, М. мрачнеет. Я посягнула на его территорию, вздумала соперничать с его истинной любовью — фортепьяно. Он предупреждал насчет этого, и я знаю, что теперь он выпорет меня за неподчинение. М. ничего не говорит, но по его взгляду, которым он обшаривает мое тело, я вижу, что на этот раз победила — в его глазах возбуждение. Я гадаю, что он будет делать, как трахнет меня сегодня. Выбор за ним — выбор всегда за ним — сюрприз, в котором есть элемент опасности; я знаю, что должна подчиниться ему, его желаниям, его прихотям.

М. все еще стоит у стола, раздумывая, безукоризненно одетый, в белом парусиновом костюме и белой рубашке. Я с нетерпением жду начала и знаю, что М. хочет именно этого. Интересно, будет он меня сегодня пороть за вторжение в кабинет или отложит наказание на будущее? Возможно, сегодня он меня лишь свяжет.