Гнев снова закипает во мне, устремляя меня вперед. На пятнадцатом гребке я решаю, что добилась наконец преимущества, но на шестнадцатом понимаю, что осталась на дорожке одна — молодого человека рядом больше нет. Я останавливаюсь и сквозь стекла очков вижу, как он подходит к зданию и открывает дверь. Я продолжаю плыть дальше, чувствуя, что у меня украли победу. Теперь я двигаюсь вперед медленнее, сосредоточив внимание на технике гребка. С каждым разом он становится все более сильным и уверенным. Набрав ровный темп, на двадцатом гребке я чувствую, как мой гнев переходит в сомнение. Что, если М. говорит правду?

Когда я возвращаюсь домой, то, войдя на кухню, сразу обращаю внимание на сделанную Яном деревянную скульптуру — трехдюймовую цаплю с распростертыми крыльями: детали вырезаны с той точностью, какая по силам лишь руке опытного мастера. Я долго стою перед цаплей, вспоминая о «рисунках» на торсе Фрэнни, тоже сделанных рукой художника.

Ян. У меня есть ключ от его квартиры, и я решаю отправиться в Сакраменто, чтобы обыскать ее. Не знаю, что мне удастся там найти, может, фотографии Фрэнни или принадлежавшие ей вещи, вроде украшений, одежды, отрезанного локона — любое указание на то, что он ее знал, но в этот момент открывается входная дверь и Ян зовет меня по имени. Через секунду он уже входит в кухню своей своеобразной походкой — плечи слегка опущены, голова задумчиво наклонена; на нем серые брюки и белая рубашка. Его могучая фигура сейчас внушает мне страх.

— Нора! — Лицо Яна мгновенно освещает улыбка, полные губы расплываются, обнажая ряд правильных и безукоризнен но белых зубов, — Я думал, тебя нет дома. Почему ты не отвечала?

В одной руке у него стопка книг, в другой — портфель. Он ставит все это на стол и подходит, чтобы меня поцеловать. Я чувствую внутри тяжесть, словно то, что я испытывала к этому человеку, мгновенно закостенело. Чтобы не отстраниться от него, мне приходится сделать над собой усилие.

Ян бросает на меня удивленный взгляд.

— Что-то случилось? — спрашивает он, и тут я действительно отстраняюсь и обхожу вокруг стола, чтобы между нами образовалось хоть какое-то препятствие.

— Ты был знаком с Фрэнни!

Я внимательно наблюдаю за ним. На лице Яна появляется выражение, которое невозможно описать. Что это — страх, досада, сожаление? Не знаю. Но то, что М. сказал правду, теперь окончательно ясно. Я жду, когда он начнет лгать.

Вздохнув, Ян кладет руки на спинку стула и, опустив голову, смотрит в никуда, а затем поднимает взгляд на меня.

— Я хотел тебе в этом признаться, — тихо звучит его голос, — и не собирался ничего от тебя утаивать, но когда она умерла, ты была так расстроена, что я решил немного повременить. Даже через несколько недель ты казалась очень незащищенной, малейший дискомфорт мог тебе повредить. Я не решился тогда сказать тебе об этом — думал отложить до тех пор, пока ты не станешь сильнее. А потом недели превратились в месяцы, и подходящий момент был упущен. В результате я стал оправдывать свой обман: о нас с Фрэнни никто не знает, если же я тебе расскажу, то ничего хорошего из этого не получится. Моя встреча с твоей сестрой стала казаться мне нереальной, словно я и не спал с ней вовсе. И все-таки мне было стыдно за то, что я так с ней обошелся, но у меня просто не нашлось сил, чтобы тебе об этом сказать.

Я все еще стою за столом и не могу произнести ни слова. Итак, Ян был знаком с Фрэнни. Я слышала его слова, видела выражение его лица, но до последнего момента все же ждала, что он будет это отрицать, даже надеялась на это. Я не хотела и не хочу верить, что М. сказал мне правду, но теперь придется.

— Как ты об этом узнала? — спрашивает он.

Я смеюсь — тихим, горьким смехом. Ян знает М. как Филиппа Эллиса и до сих пор не подозревает, что я трахаюсь с ним.

— Дневник. Это все ее дневник. Она писала, что встретила кого-то на одной вечеринке, на которую я ее пригласила, только не сказала кого. Репортер из «Пчелы». Помню, я все гадала, кто мог с ней переспать. Толстяк, который работает на полставки в отделе спорта? Один из новых ребят из отдела городских событий? А может, он повесил ей лапшу на уши и вовсе не репортер: просто работает в отделе распространения или в отделе подписки. Подозревать тебя мне сначала даже в голову не приходило. — Я пожимаю плечами и холодно добавляю: — Случайная догадка. Возможно, если бы я так тебе не доверяла, то скорее сложила бы два и два.

Ян морщится, но не отводит глаз.

— Мы встречались только один раз, Нора, клянусь. Знаю, мне нет оправдания, но это была ошибка. Пожалуйста, прости меня.

Я вижу в его глазах сожаление и хочу верить ему, но не знаю, смогу ли.

— Что ж, продолжай. — Мне необходимо узнать, что он еще скажет.

Ян смотрит на свои руки, нервно сжатые, как у испуганного ребенка, потом опускает их.

— После вечеринки и после того, как я с ней переспал, она звонила мне пять или шесть раз. Она была… настойчива. Я думаю, Фрэнни считала, что если я узнаю ее поближе, то она мне понравится. Я должен был с самого начала сказать ей всю правду — что я не был в ней романтически заинтересован, — но не смог. Я знал, как трудно давались ей эти звонки, знал, что это акт отчаяния, и сказать ей правду казалось мне слишком жестоким. Поэтому я позволял ей звонить, каждый раз придумывая предлоги, по которым не мог с ней увидеться. Это было неудобно для нас обоих, и в конце концов я предложил ей традиционное — «давай останемся друзьями». Она сразу же перестала звонить. Я почувствовал облегчение и в то же время некоторые угрызения совести, так как неправильно себя повел с самого первого момента нашей встречи. Больше я о ней не слышал, пока не прочитал в газетах о ее смерти. Тогда я почувствовал себя еще хуже. Мне следовало обойтись с ней мягче, но я не сделал этого и в результате решил, что могу загладить свою вину, помогая тебе. Меня тянуло к тебе, мне хотелось быть рядом с тобой, утешить чем смогу… Потом, — он беспомощно разводит руками, — потом я в тебя влюбился.

Некоторое время я молчу. Итак, Фрэнни преследовала Яна. Чтобы привлечь ее внимание, она звонила ему с полдесятка раз. В своем дневнике — несомненно, чувствуя себя униженной — она написала, что звонила ему лишь однажды. Не могу себе представить, что значит охотиться за мужчиной и постоянно ему названивать, когда он явно не проявляет к тебе интереса. Я чувствую ее боль и испытываю жалость к ней.

— Правильно ли я поняла: ты молчал насчет Фрэнни только потому, что упустил некий магический момент, так? А потом влюбился в меня и уже не мог в этом признаться.

— Мне было стыдно, Нора. Я отнюдь не гордился тем фактом, что переспал с ней, не отвечая на ее привязанность.

Выражение боли на его лице заставляет меня замолчать. Я хочу верить тому, что он мне говорит, но, кажется, это мне не удается. Ни в том, что касается его, ни в том, что касается М.

— Что ты делал в день, когда ее убили? — наконец задаю я решающий вопрос.