— Я могу купить скот. А если понадобится, — она усмехнулась, — так и сама сумею угнать несколько голов. Клив всегда говорил мне, что большинство крупных ранчо начинались с фальшивого клейма и быстрых лошадей.

— Вам понадобятся люди, чтоб работать на ранчо, да и управляющий какой-то.

— Есть у меня как раз такой человек.

— Кто? — с сомнением спросил адвокат.

— Мой племянник. Он служит маршалом где-то в тех местах.

— Но, в вашем возрасте, — начал возражать адвокат, — жить в этом диком краю…

— Диком? Мои отец и мать погибли, когда спускались по Огайо… они искали себе землю. Я думаю, немного прескоттовской крови во мне еще осталось.

Гейб Френч наконец решился подойти.

— Лил!

— Гейб! — В ее голосе было столько искреннего чувства, что у него навернулись слезы на глазах — пришлось неуклюже оправдываться, ссылаясь на насморк.

— Гейб Френч! Я могла бы догадаться, что вы придете. Пошли на кухню, выпьем кофе.

Она повернулась к адвокату:

— Или мой кофейник вы уже тоже продали, а?

Тот вспыхнул.

— Лилит… он был частью комплекта. Мы продали серебро, вы ведь знаете. За очень хорошую цену, могу вам сказать.

— Ой, да подите вы с вашим серебром! Я имела в виду старый черный кофейник!

Адвокат вздохнул с облегчением.

— О, конечно! Этот еще на месте. Боюсь, на него пока что нет спроса.

— Он хочет сказать, — объявила Лилит Гейбу, — что на такое старье никто не позарится. Это тот самый кофейник, в котором мы с Кливом варили кофе всю дорогу через прерии… и еще долго после того. Фактически, он был наш общий с Агатой, вашей женой.

— В нем хороший кофе получается, — сказал Гейб, — лучшего я в жизни не пил.

Они прошли в кухню и поставили кофейник на огонь. Потом Лилит села за стол и посмотрела на Гейба, сидящего напротив.

— Мне так жалко Агату… вы уж простите, что мы не пришли на похороны. Клив всю жизнь терпеть не мог похорон, да и я почти так же. Мне всегда хотелось помнить людей живыми. Я не видела Агату в гробу, и поэтому она для меня по-прежнему здесь, живая… Вам повезло с женой, Гейб. Вам досталась замечательная женщина.

— Думаете, я не знаю? Да она мне с самого начала понравилась там, в этом караване, только я не надеялся, что она на меня внимание обратит.

Он опустил голову и уставился на свои большие квадратные лапы.

— Я слышал, как вы там говорили насчет ранчо в Аризоне. Лили, если есть что-то, что вам нужно… неважно, сколько оно стоит, вы только скажите мне. Вы ведь знаете, не было в жизни такого случая, чтобы Клив не выручил меня из беды, он это сто раз делал…

— И наоборот. — Лилит положила ладонь ему на руки. — Гейб, я ни в чем не нуждаюсь. Когда все это кончится, у меня будет достаточно, чтобы добраться до Аризоны, а там приедет Зеб Ролингз и поможет мне управляться с ранчо. Но все равно, я вам благодарна.

— Будь я хоть на несколько лет моложе…

— Не беспокойтесь. Зеб все может. Сейчас он там маршал, а раньше служил в армии. Прошел Гражданскую Войну, потом воевал с индейцами…

— Я слышал о нем. — Он задумался, потом поднял на нее глаза. — Это не он убил Флойда Ганта?

— Да — и хорошо сделал.

— Мне приходилось сталкиваться с Гантом. Он несколько раз нападал на наши торговые караваны в Неваде. А его братец Чарли был еще похлеще. Что с ним сталось, с Чарли?

— Не знаю. Я вообще не знала, что у Флойда есть брат.

Какое-то время они сидели молча. Сюда не доносились голоса сверху — кухня была в нижнем этаже, окна ее смотрели на другую улицу. Всего несколько шагов вниз по склону — и вы в Чайнтауне[61].

— Хорошие это были времена, Гейб, — неожиданно сказала Лилит, — самые лучшие. Тогда никто об этом вслух не говорил, но все мы чувствовали, что делаем какое-то большое дело, создаем что-то…

— Я знаю. Говорил я как-то с одним пишущим человеком, из Бостона. Он расспрашивал меня о переходе через равнины и заметил, что очень многие — самые простые люди — писали тогда вроде как путевые журналы, дневники и всякое такое. Как будто всем им казалось, что они переживают что-то такое, что может никогда уже не повториться. Он все пытался разыскать эти дневники, пока они не затерялись.

— Я сама начинала пару раз. Клив никогда этого не делал. Но думал он так же, как и вы. Я слышала это от него.

Она снова посмотрела на Гейба.

— Я никогда не жалела, Гейб. Ни разу не пожалела, что вышла за Клива. Мы прожили хорошую жизнь.

Гейб ничего не ответил — просто кивнул. Он слушал голос огня в печи, а потом, когда Лилит разлила кофе, осторожно положил ногу на ногу. Да, никому никогда деньги не приносили больше радости, чем Кливу и Лилит.

— Помню, на жиле Комсток… — начала Лилит и тут же перебила себя: — Нет, сначала мы сделали большие деньги на Материнской Жиле, а вот когда она истощилась, Клив поехал в Неваду и вошел в дело на жиле Комсток[62]… с самого начала. Пожалуй, не было такого бума, чтобы мы туда не мчались, когда верхом, когда в повозке. Никогда не забуду эту шахту вблизи Гамильтона, в Монтане. Клив добыл серебра на три миллиона долларов из ямы в земле размерами семьдесят на сорок футов, глубиной пятнадцать футов, и когда появился какой-то человек и предложил за этот разрез еще три миллиона, Клив рассмеялся ему в лицо.

— Припоминаю…

— В этой яме не осталось и трех фунтов серебра. Клив его все выгреб. А ему предлагали три миллиона за яму в земле размером с подвал!

Гейб переменил позу. В последнее время, если приходилось слишком долго сидеть в одной позе, у него начинала ныть спина.

— Если бы я знал, — сказал он, — я бы появился раньше. Вы бы смогли сохранить дом.

— Он мне не нужен, Гейб. Приходится быть практичной. Для меня одной он слишком велик, что я буду в нем болтаться, как последнее яблоко в бочке… Нет, лучше уж уеду я в Аризону и попробую как-нибудь устроиться на этом ранчо. Женщине в моем положении делать нечего, ей остается только сидеть как пень. Не буду… не нравится мне так. Я всю жизнь что-нибудь делала, стара я уже, чтоб меняться. А кроме того, — улыбнулась она, — я никогда не была в Аризоне.

Он допил кофе и поднялся.

— Когда будете готовы, я отвезу вас на станцию. И если я вам когда понадоблюсь, просто передайте весточку. Старый Гейб будет всегда готов помочь.

Он протянул ей руку.