плечами, — я дева свободная, — она горделиво выпятила упругую грудь и поправила белоснежный чепец, украшенный тремя рядами кружевных оборок.

— Мне бы твою уверенность, — странным голосом произнесла Илайна, и Гретта уставилась на нее с недоумением.

— Синдри Жизнедатель! — да что ж вы такое говорите-то, вашвысочество?! — запричитала служанка, и ее щеки и грудь покраснели от негодования. — И вообще, что-то скоро вы позабыли, как евнухи в Садах скалились, когда вы ихние уборные от дерьма отмывали? Им же, уродцам поганым, все ваши мучения, да унижения только в радость были…

Илайна невольно поджала пальцы на ногах, — она очень хорошо помнила боль от розог, которыми ее хлестали по нежной коже ступней за отказ мыть полы, приучая терпеть наказание без слез и воплей. В голове раздался сухой монотонный голос наставницы Морны: «Будущая королева должна сохранять достоинство в любой ситуации». «Ну, конечно», — мысленно ответила ей Илайна, — «даже отскабливая пол от грязи».

— Во-первых, Гретта, — начала она, неожиданно для себя самой копируя нравоучительные интонации Морны, — в Садах служили взрослые или старые кастраты, обученные обращаться с воспитанницами без особого почтения. Как я понимаю, это делалось специально — чтобы приучить нас к смирению, и одновременно — привить ненависть и презрение ко всем порхам. А эти мальчики? Они же ни в чем не виноваты. Их детьми вырвали из рук матерей и изуродовали, заставляя пресмыкаться перед хозяевами.

Лилия неожиданно наклонился и потерся щекой о ее голую ступню, щекоча кожу темными шелковистыми кудрями, а Жасмин стал лизать ей пальцы. Вздрогнув, Илайна отдернула ножку, — ей стало стыдно, противно, ей хотелось завизжать и даже ударить рабов… Но увидев благодарные глаза Лилии и Жасмин, она подавила раздражение и удержалась от того, чтобы грубо оттолкнуть их. — Не надо так делать, — строго сказала она, — никогда!

Из секретных девичьих разговоров Илайна давно узнала, что в Ариании красивых кастратов учат ублажать знатных дам разными способами, и эти сведения вызывали у нее одновременно и жгучий интерес, и брезгливость. Похоже, и к ней привели этих молодых евнухов, чтобы, не опасаясь за свою девственность, она могла получать телесное наслаждение от умелых ласк дрессированных порхов. Фуу — скривила губы прионса, поняв вдруг, что брезгливость она испытывает к самой себе… Слава Жизнедателю, что у дам-ноблесс в прекрасном Лааре нет таких омерзительных пристрастий…

***

Все произошло столь стремительно, что поначалу Илайна даже не успела испугаться.

Ббббах! Удар! Казалось, — ствол дерева или огромный валун свалился на крышу вагона, заставив его содрогнуться… хотя как это могло случится — ведь скальные каменистые осыпи и лесистые холмы тянулись на расстоянии от тракта. Гретта едва удержалась на ногах, ухватившись за лестничные перила, порхи шлепнулись на животы, Илайна вцепилась в подлокотники кресла, лихорадочно пытаясь сообразить, что происходит. Первая мысль «упало дерево… камень» — сразу погасла, когда второй удар потряс крышу, и сверху раздался скрежет.

Оцепенев, она с ужасом смотрела на потолок — деревянная обшивка с треском лопнула, и сломанные доски, как бумагу, разодрали атласную обивку салона. Из проломанного отверстия внутрь хлынул красноватый свет заката. Гретта визжала, как резаная, сидя на полу в ворохе пышных юбок.

Крракк! — неведомая сила вырвала часть обшивки полностью, и сверху — через открывшийся пролом с режущим уши клекотом спрыгнула … огромная птица. Пол затрещал, вагон качнуло. Перед Илайной тяжело ворочал туловом Рух — четырехглазый мифический птицезверь Умшигтайских равнин, которого до этого она видела только на картинках… С широко раскрытыми глазами она замерла в кресле, не в силах ни кричать, ни двигаться…

На фоне темно-бурой шерсти птицы выделялась мощная шея с жирными складками чешуйчатой синевато-розовой кожи. По бокам безобразной головы выпирали два красных с узким зрачком глаза, еще два — смотрели вперед, как у хищного зверя. Ища взглядом добычу, Рух алчно раскрывал огромный клюв с трепещущим черным языком. Передняя пара глаз вперилась в скулящего от страха Лилию, и птица издала удовлетворенный клекот. Огромная, желтая, похожая на куриную, когтистая лапа поднялась и резко опустилась, молниеносно разорвав шею юноши. По салону потек густой запах крови, бьющей фонтаном из шеи хрипящего евнуха.

Рух сделал шаг и вторым ударом тяжелого клюва пробил темя визжащей Гретте, тут же рухнувшей на мокрый от крови ковер. Впившись одной лапой в содрогающееся тело еще живой девушки, птицезверь стал раздирать его когтями и клювом. Тварь заглатывала куски вырванного вместе с клочьями одежды мяса, двигая мускулистой шеей и издавая утробные звуки насыщения. Затем резко дернул шеей…

Илайна услышала влажный хруст. Онемев от потрясения, она будто впала в транс. Оторванная голова Гретты, зажатая в клюве руха, смотрела на нее выкатившимся голубым глазом. На месте другого зияла кровавая дыра. Из разинутого рта служанки вывалился синий язык, а кровь из обрубка шеи толчками стекала по складчатой шее птицы, пропадая в густой грязной шерсти. С омерзительным треском Рух раздавил в клюве голову служанки. Череп лопнул как орех, и лицо трупа жутко перекосилось. Словно в кошмарном сне Илайна наблюдала за тем, как расплющенная голова Гретты продвигается вглубь пасти и исчезает в пищеводе птицезверя, уродливо вздувая его шею, похожую на тулово обожравшегося питона.

Проглотив раздавленную голову, рух резко изогнул жирно-жилистую шею в сторону Илайны, нацеливаясь на свежую добычу. Из клюва хищной «курицы» свисали похожие на кровяное мочало светлые волосы Гретты и кружевная лента ее чепца.

Качнувшись, Рух в один шаг оказался рядом с Илайной. В нос ударил запах тухлятины, вызвав приступ тошноты. Она перестала дышать. Кровь билась в висках, а сердце стучало так быстро, что казалось, еще немного, и оно пробьет грудь. Безобразная голова придвинулась ближе, и красные глаза, обрамленные бородавчатыми наростами, не мигая, уставились на жертву. Казалось, Рух ждет, когда добыча начнет кричать… Из приоткрытого клюва высунулся черный язык, с которого свисала красная слизь, и тут Илайна почувствовала острое жжение в груди… Воздух! Она больше не выдержит!

Девушка судорожно вдохнула, и птицезверь издал довольное утробное урчание, от которого ее сердце чуть не выскочило в горло. Уши заложило, время остановилось.

Дикий вопль прорезал глухую тишину. Выскочивший из-за ширмы Жасмин, прыгнул на стол, с него, как кошка, взлетел на спину Руха, обхватив его тулово ногами и вцепившись в шею у основания уродливой головы. Юный евнух с силой вонзил в боковой глаз птицезверя маленький фруктовый нож, раз за разом вгоняя внутрь лопнувшего месива крошечное лезвие. Крутя башкой, Рух издал свирепый