— Немножко.

— Мерзавец! Тянет с меня деньги…

— Которые вы ему не должны?

— Должен… но надеялся не заплатить их.

— Понимаю, это очень неприятно.

— О, уверяю вас, что мне было бы гораздо приятнее видеть эти деньги в ваших руках, чем в его.

— Ну, так вы будете довольны.

— А расписка?

— Поезжайте с нами, тогда получите ее.

— Но как вы ее добудете?

— Это уж мое дело.

Поехали к Орлеану, куда и прибыли через два часа. Горожанин привел вербовщиков в ближайшую от его прокурора гостиницу. То был гнусный притон под вывеской «Голубка из ковчега».

— Теперь, — спросил путешественник, — что нам делать? Мне бы очень не хотелось отдавать мои четыре тысячи до получения расписки.

— Пожалуй, извольте. Знаете ли вы руку прокурора?

— Как не знать!

— Если мы принесем расписку от него, вы без возражения отдадите нам деньги?

— Тотчас отдам! Но без денег мой прокурор не даст расписки. Я его знаю.

— Я заплачу ему эту сумму, — сказал Ковиньяк.

И в ту же минуту, вынув из мешка четыре тысячи ливров, две тысячи луидорами и две тысячи полу пистолями, разложил их кучками перед глазами удивленного горожанина.

— Как зовут вашего прокурора? — спросил он.

— Метр Рабоден.

— Возьмите перо и пишите.

— Хорошо!

Горожанин взял перо. Ковиньяк стал диктовать:

«Метр Рабоден!

Посылаю Вам четыре тысячи ливров, которые по приговору суда обязан я заплатить метру Бискарро. Я подозреваю, что он намерен употребить их на дурное дело. Сделайте одолжение, снабдите сего посланного надлежащей форменной распиской».

— А дальше? — спросил горожанин.

— Поставьте число и подпишите.

Тот подписал.

— Ну, Фергюзон, — сказал Ковиньяк, — возьми это письмо и деньги, переоденься мельником и ступай поскорей к прокурору.

— Что я должен сделать у прокурора?

— Отдай ему деньги и возьми с него расписку.

— Только-то?

— Да.

— Я что-то не понимаю.

— Тем лучше, ты исправнее выполнишь поручение.

Фергюзон питал безграничное доверие к своему капитану и без возражений пошел к дверям.

— Дайте нам вина, и самого лучшего, — сказал Ковиньяк, — нашему новому товарищу, верно, хочется выпить.

Фергюзон поклонился и вышел. Через полчаса он вернулся и застал капитана и путешественника за столом; оба они потягивали знаменитое легкое орлеанское вино, которое услаждало гасконский вкус Генриха IV.

— Что? — спросил Ковиньяк.

— Все в порядке. Вот расписка.

— Так ли?

И Ковиньяк передал горожанину гербовую бумагу.

— Именно то!

— Расписка написана по форме?

— Совершенно.

— Так вы можете, основываясь на этой расписке, отдать мне ваши деньги?

— Могу.

— Так пожалуйста.

Горожанин отсчитал четыре тысячи ливров; Ковиньяк положил их в свой мешок, заменив ими отсутствующие деньги.

— И этими деньгами я откупился? — спросил путешественник.

— О Боже мой, разумеется, если вы не набиваетесь на службу.

— Я-то нет, но…

— Что же? Говорите! У меня есть предчувствие, что мы не разойдемся, не устроив еще одно дело.

— Очень может быть, — отвечал горожанин, совершенно успокоившись после получения расписки, — видите ли, у меня есть племянник…

— Ага, вот что!

— Малый грубый и беспокойный.

— И вы хотели бы избавиться от него?

— Не то чтобы избавиться… но думаю, что из него вышел бы превосходный солдат.

— Пришлите мне его, я сделаю из него героя.

— Так вы примете его?

— С величайшей радостью.

— У меня также есть и крестник, малый с большими достоинствами. Он хочет вступить в духовное звание. За его воспитание я вынужден платить очень значительную сумму.

— Вы хотите и ему дать в руки мушкет? Не так ли? Пришлите мне крестника вместе с племянником, это будет стоить вам только пятьсот ливров за обоих, не больше.

— Пятьсот ливров! Я вас не понимаю.

— Да ведь платят при поступлении.

— Так как же вы хотите заставить меня заплатить за то, чтобы не служить?

— Это совсем другое дело! Ваш племянник и ваш крестник заплатят каждый по двести пятьдесят ливров, и вы о них уж никогда не услышите.

— Черт возьми! Ваше обещание очень соблазнительно! А им будет хорошо?

— Если они послужат под моим начальством, то не захотят быть китайским императором. Спросите у этих господ, как я их кормлю. Отвечайте, Барраба; отвечайте, Карротель.

— Действительно, — сказал Барраба, — мы живем как вельможи.

— А как они одеты! Посмотрите.

Карротель сделал пируэт и показал свое великолепное платье со всех сторон.

— Да, — сказал путешественник, — о платье нельзя сказать ничего плохого.

— Так вы пришлете мне ваших молодцов?

— Да, хочется! Вы долго пробудете здесь?

— Нет, недолго. Мы уедем завтра утром, но поедем шагом, чтобы они могли догнать нас. Дайте нам пятьсот ливров, и дело будет покончено.

— Со мною только двести пятьдесят.

— Вы отдадите им остальные двести пятьдесят и под предлогом доставки этой суммы пришлете их ко мне; а иначе, если у вас не будет предлога, они, пожалуй, догадаются.

— Но, — сказал горожанин, — они, может быть, возразят мне, что одного человека достаточно для исполнения такого поручения?

— Скажите им, что на дорогах неспокойно, и дайте каждому из них двадцать пять ливров в счет жалованья.

Буржуа смотрел на Ковиньяка с изумлением.

— Право, — сказал он, — только военных людей не останавливают никакие препятствия.

И, отсчитав двести пятьдесят ливров Ковиньяку, он вышел в восторге, что за такую малую сумму мог пристроить племянника и крестника, содержание которых стоило ему более двухсот пистолей в год.

— Теперь, метр Барраба, — сказал Ковиньяк, — нет ли у тебя в чемодане какого-нибудь платья попроще, в котором ты был бы похож на податного чиновника?