а это для журнала табу. На этот, Алексеевский, журнал, кстати, Шишко и так ругался… «Партия ошибаться не может!» Посещение тюрьмы?… Еще не хватало! Смешно даже… У нас ведь только «кто-то кое-где, порой»… «Какая тюрьма, вы что с ума сошли?» Силаков? Абсолютная безнадега. В Советском Союзе? Такая дикая история? Да вы что, Серов! Он же, Силаков, настоящий рецидивист – один раз своровал, другой раз своровал… А теперь – в третий раз! Олег Гуцулов, может быть?… Но ведь и он, понимаете ли, во второй раз… Может быть, о Штейнберге для другого журнала? Но для какого? Везде у нас фактически одно и то же. А все-таки Алексеев ждет… Ведь я обещал.

А еще пленки – обязательно! – и батарею! И фотобумагу…

Да, трудное это было утро. Что я хорошо ощущал, так это то, что писать так, как написан очерк в гранках у Алексеева, не буду, это уж точно. Никогда и ни при каких обстоятельствах, ни за что. Да и не получится, если бы даже и захотел! Но что же тогда? И есть ли вообще надежда, хоть малая надежда на то, что если напишу именно то, что видел, и то, что думаю по этому поводу, очерк пойдет в журнале? Ведь почти ничего такого в журналах я не видел пока! А если и видел какие-то намеки, то это у тех, кто с именем, кто знаменитый. Или, на худой конец, какой-нибудь деятель или член редколлегии… Да и то не по большому счету. Все как-то недоговаривается, все с оглядкой. Шишко и такие, как он, на страже! У меня же не пройдут и намеки, это ясно. Но тогда, значит, что ж… бесполезно совсем? Бесполезно даже и пытаться?

Не меньше часа, наверное, я сидел в неподвижности. Мысль лихорадочно металась, наталкиваясь на глухую стену вокруг. Словно в колодце я сидел, в бункере…

Что угодно готов был я сделать еще, куда угодно поехать, пойти… Но ЧТО? КУДА? Конечно, я понимал, что нельзя охватить все сразу, что выход, видимо, в том, чтобы постепенно. Хоть что-нибудь для начала… Но что? Мучила мысль, что не мне одному все это нужно. ВСЕМ, а следовательно… Я переживал за тех, кого видел, чьих судеб свидетелем стал…

Да еще и праздник этот в детском саду, черт бы его побрал! Хотя без него никуда…

Уж если Варфоломеев и Силин не могут… И если Алексеев одобрил бред о «Суде над равнодушием» и отверг тему о клубе Штейнберга… Снова и снова метались бедные мои мысли и снова скисали, никли… Я НЕ ЗНАЛ, что должен делать, как ПРАВИЛЬНО. Вязкая, вязкая паутина… Бункер.

Но вот гудки по радио. Девять часов! А еще Лора. Лора – вот же что важно, самое важное, может быть. сейчас для меня! Сейчас она придет на работу, уже пришла, наверное, входит… Чуть-чуть подождать и – позвонить? Из автомата, чтобы соседи не слышали! Мало ли, какой разговор…

Лора, Лора, ты понимаешь, я… я все сделаю, погоди немного, потерпи, не поддавайся, ни за что не поддавайся, держись… Мы… Мы придумаем что-нибудь… Я вот сейчас…

А еще немедленно – в магазин! Да, в магазин обязательно! Пленки нужны сегодня же, никуда не денешься, и батарея. По дороге думать, что-то решить. Тетрадь с собой. Хоть какой-то план очерка набросать, что ли, в метро может быть…

Собрался по-бустрому, вышел. Подойдя к автомату, бросил монету, набрал номер.

– Алло, Ларису Гребневу позовите, пожалуйста. Не вышла на работу? Больна? И вчера не была?!

Так.

И в таком я был состоянии, что тут же решил: произошло самое худшее! Она… Она не выдержала такой жизни, и… Сделала с собой что-то. Непоправимое! Я не знаю адреса, а то бы… Нет, вряд ли все-таки! Но… И все равно нужно, нужно пленки купить! Батарею для вспышки искать, фотобумагу – праздники ведь… План очерка по дороге…

Растерянный вконец, в смутном раздрызге заспешил я в магазин. Сначала в один, потом в другой, третий… В одном не было бумаги, в другом пленок. Батарею и вовсе пришлось искать упорно и долго…

С ума я схожу, конечно. О Лоре нельзя думать сейчас. Не может быть, чтобы… Все купить сумел – молодец! Еще не вечер…

33

– А, привет, Антон, заходи! Я тоже только-только пришел, по магазинам ездил – фотобумаги, понимаешь, подходящей нигде нет, да и батарею для вспышки вот с трудом нашел. Эти магазины! Всю душу вымотают, везде очереди, а того, что нужно, нет, с ног валишься… Ну как тут работать, скажи? Несчастного кустаря-одиночку обеспечить не могут…

– Нервы, Олег, нервы.

– Да, нервы, конечно. Но, понимаешь, какое дело: то одного нет, то другого… Да и с очерком этим еще… Ну, ладно. Садись. Сейчас чай сделаем.

– Заходил тут несколько раз, тебя все дома нет.

– Да, верно, в хлопотах я. Насчет очерка. О малолетних преступниках, я тебе говорил?

– Да, что-то говорил, кажется.

– Езжу вот. По разным местам. Вчера в тюрьме был.

– В тюрьме? Ну и как, интересно?

– Интересно-то интересно, но что-то делать надо. Помочь как-то. Очерк вот написать. Не знаю только… То им не подходит, это не подходит. Сами не знают, что. А завтра в детский сад на съемку. Деньги зарабатывать тоже надо. Ты-то как? Что нового?

– Ну что у меня нового может быть, Олег. Конец месяца, штурмовщина, план горит, проект заваливаем, начальство, говорят, менять будут, неразбериха… Бардак, одним словом.

– А Лору… видел? Я сегодня звонил, сказали, больна.

– Сегодня… Погоди, так я ее сегодня и видел. После обеда курили вместе. На горло жаловалась, верно. Опоздала, к обеду только пришла. В поликлинике была утром, а бюллетень, как будто, так и не дали.

– Пришла? А то я уж думал…

– Да что с ней сделается? – продолжал Антон. – Кстати, был у нас с ней о тебе разговор.

– Обо мне? Какой же разговор? Интересно!

– Ты что, на балет ее приглашал? На «Лебединое озеро», да? Об этом, кажется, и говорили. Что-то она не в твою пользу сказала. Смеялась над тобой – наивняк ты мол. Сказала еще, что ты жалкий. С каким-то даже животным сравнила…

– Что? Смеялась? Не в мою пользу? Жалкий? С животным? Как это?

Я почувствовал, что бледнею.

– Да, сказала, что ты жалкий. А вот с кем тебя сравнила, не помню. Нет, не с животным, нет. С князем Мышкиным, из «Идиота», вот с кем, да. Помнишь такого?

– Мышкин? Помню. Ну и что? Единственный человек честный среди них,