Ответ логофета болгарским послам опять же намекает на то, что по своему статусу их правитель подчиняется единственному подлинному императору в Константинополе: правитель Болгарии (он тоже притязал на титул императора) становится «внуком» императора, своего номинального духовного отца:

Как отмечалось выше, с 945 г. самым важным для византийцев мусульманским владыкой стал Али ибн Хамдан, или Сайф-ад-Даула. Едва ли можно было ожидать от мусульманских послов, что они станут призывать милость Иисуса и Его апостолов на императора, но их тоже обучали вежливым приветствиям, удачно отсылавшим к иудейскому монотеизму, образующему общую основу обеих религий:

Ответное приветствие логофета было изысканно вежливым:

Упоминание «несчастий или огорчений» вполне объяснимо. Чтобы по суше добраться до Константинополя из столицы Сайф-ад-Даула, находившейся в Алеппо, послам пришлось пересечь приграничную зону, бывшую тогда ареной набегов и ответных набегов, засад, внезапных нападений, грабежей и угона скота, производимого приграничными военными силами, отрядами воинов джихада, жителями приграничной полосы, бродячими бандитами и контрабандистами – если не учитывать того, что эти категории были взаимозаменяемы, как мы увидим ниже.

Текст продолжается приветствиями и ответами для послов от эмиров Египта, Персии и Хорасана (что соответствует областям нынешнего северо-восточного Ирана, северо-западного Афганистана, Таджикистана, Туркменистана и Азербайджана) в числе иных правителей.

Нетрудно представить себе психологическое воздействие, которое эти церемониальные обмены приветствиями оказывали на обе стороны. Отношения почти со всеми упомянутыми державами были практически всё время натянутыми и очень часто выливались в вооружённые конфликты. Тогда, как и теперь, правители-мусульмане, послушные своей религии, должны были рассматривать все немусульманские страны на планете как «дом войны», дар ал-харб, который мусульманам предстоит завоевать до дня искупления. Поэтому постоянный мир (салам) с немусульманской державой нельзя было (да нельзя и сейчас) заключить на законных религиозных основаниях. Соответственно этому мусульманские притязания на византийские земли были безграничны. Верным позволялось лишь перемирие (худна), временное, прагматически обусловленное соглашение, целью которого было выиграть время: на неделю, на год или на срок одного поколения – покуда джихад не возобновится. Однако, пока длилась худна, нужно было вести переговоры, и обе стороны были заинтересованы в цивилизованных взаимоотношениях, которых удавалось достичь независимо от того, насколько жестокой была или будет война до или после перемирия[242].

Впрочем, и до возникновения ислама дело обстояло ничуть не лучше на месопотамской границе империи, где Сасаниды представляли собою постоянную опасность и время от времени предпринимали широкомасштабные наступления, включая последнее, в 603 г. и позднее, приведшее к крушению обеих империй, с роковым исходом.

Что же касается северного фронта империи, пролегавшего по Дунаю или на Балканах, то Болгария, ставшая к тому времени полностью христианской, была ничуть не лучшим соседом. Когда болгарские цари располагали реальным могуществом, они не удовлетворялись частичным захватом территорий и пытались притязать на византийский трон, да и на всю империю. Другие враги, предшествовавшие болгарам или чередовавшиеся с ними, то есть гунны, авары, Киевская Русь, мадьяры, печенеги и куманы, могли быть почти столь же опасны, даже если они не предъявляли притязаний на императорский престол.

Поэтому, когда послы прибывали к византийскому двору, война с их владыками либо только что завершилась, либо ещё шла, либо должна была вот-вот начаться. Это было ровно то же самое, что начинать разговор с обмена любезностями, перед тем как незамедлительно приступить к переговорам с неизбежными взаимными обвинениями и предполагаемыми или открытыми угрозами. Язык, предписанный дворцовым протоколом, был строго формальным и отнюдь не приветствовал обмен спонтанными репликами, но он мог хотя бы предотвратить непреднамеренные проявления пренебрежения и оплошности, создающие излишние затруднения.

высокий уровень, чем все иные правители. Кроме того, сама мысль о том, чтобы отдать дочь или сестру императора на ложе варвара, каким бы христианином он ни был, или же в шатёр кочевника, пусть даже полный золотых сокровищ, а ещё того хуже – в мусульманский гарем, была невыносима: ведь она оскорбляла и национальную гордость греков, и христианскую благопристойность.

Всё было несколько проще, если императоры или их сыновья женились на дочерях правителей-иноземцев. Юстиниан II, прозванный Ринотмитом («Урезанным носом»), правивший с 685 г., затем низложенный, символически изувеченный и сосланный в отдалённое поселение Херсон в Крыму в 695 г., вступил в династический союз с хазарами, правившими в прилегавших степях. Он женился на сестре кагана Бусира Главана (Ивусир Глиаван в греческой передаче), принявшей имя Феодора – хотя, как мы увидим, только с помощью булгарского хана Тервеля Юстиниан II впоследствии возвратил себе престол в 705 г. и правил с грехом пополам до 711 г., когда был окончательно низвергнут.