– Теперь уже трудно что-либо сделать. Давно настаивали на реформах, которые вся страна требовала. Не слушались… Теперь придется, быть может, сдаваться на милость победителей.

До беседы с генералом Рузским Николай II колебался между желанием усмирить восставших и пониманием, что в чем-то придется уступить. Приехав в Псков, он узнал, что революция побеждает. Его готовности позволить сформировать правительство, которое будет отвечать не перед императором, а перед Государственной думой, уже недостаточно.

«Утром пришел Рузский, – записал в дневнике император, – и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение».

Николай II сел в Могилеве в поезд самодержцем, повелителем огромной страны, а вышел из него в Пскове безвластным человеком. Николай был Верховным главнокомандующим, но его собственные генералы хотели, чтобы он ушел. Командующих фронтами и начальника штаба Алексеева запросили по телеграфу: что они думают об отречении императора в пользу цесаревича Алексея?

В половине третьего генерал Рузский принес императору семь телеграмм. Командующие поддержали идею отречения от престола. Все как один! Почему?

В Германии в Первую мировую генералы фактически отстранили кайзера от командования. А российские генералы принуждены были подчиняться Николаю. И они тоже захотели избавиться от императора. Не сомневались, что без него быстрее разгромят немцев и австрияков.

Позиция военных ошеломила Николая. Внезапно он осознал свое полное одиночество: решительно все жаждали его ухода. Фактически его изолировали, армия вышла из повиновения. Его семья оказалась в столице на положении заложников.

Император телеграфировал председателю Думы Родзянко: «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича».

Журналисты спрашивали потом генерала Рузского:

– Свободная Россия вам обязана предотвращением ужасного кровопролития, которое готовил царь. Говорят, он убеждал вас отправить на Петроград несколько корпусов?

– Если уж говорить об услуге, оказанной мною революции, – горделиво ответил генерал, – то она даже больше той. Я убедил его отречься от престола.

Императрица Александра Федоровна назовет Рузского иудой. В восемнадцатом году, не оценив его заслуг, бывшего генерала убьют революционные солдаты.

Императора потряс начальник штаба Верховного главнокомандующего российской армии генерал от инфантерии Михаил Алексеев, который тоже призвал Николая к отречению. А Николай считал его преданным человеком. Восторгался им:

– Я не могу вам сказать, как я доволен Алексеевым. Какой он сознательный, умный и скромный человек, и какой он работник.

Алексеев был талантливым офицером, но не скромным. Он видел, что немецкому генералу Гинденбургу подчиняется вся страна, а его полномочия ограниченны. На каждый шаг он должен испрашивать у императора дозволения… Хотя в реальности Алексеев располагал огромной властью.

«Расходы на войну производились из так называемого «Военного фонда», – рассказывал генерал Антон Иванович Деникин. – В Ставке расходование его находилось в полном и бесконтрольном (по вопросу целесообразности) ведении начальника штаба Верховного главнокомандующего, который устанавливал отправные данные своими приказами и утверждением смет и штатов».

Правда, генерал Алексеев первым и осознал, какую ошибку совершил, и после Октября попытался вооруженным путем восстановить монархию – уехал на юг и стал создавать белую армию для борьбы против большевиков.

Для поездки в Псков к императору делегировали двоих. Василия Витальевича Шульгина, известного журналиста крайне правых убеждений, и крупного промышленника и лидера партии «Союз 17 октября» Александра Ивановича Гучкова. Как руководитель Центрального военно-промышленного комитета Гучков занимался снабжением действующей армии боеприпасами.

Из Таврического дворца они приехали на Фурштатскую улицу, где была квартира Гучкова, и составили текст манифеста об отречении императора. Потом поехали в министерство. По прямому проводу позвонили в Псков, сообщили, что приезжают. В три часа дня уехали из Петрограда на экстренном поезде – паровоз и один вагон. Сопровождали их всего пятеро солдат с красными бантами на шинелях.

Шульгин и Гучков были монархистами, которые пришли к выводу о необходимости низложения Николая II. Настроенный весьма решительно, Гучков был готов захватить императорский поезд и принудить императора к отречению. «Гучков не исключал и самых крайних форм устранения царя в форме убийства», – вспоминал Павел Милюков.

Вечером 2 марта они прибыли к Николаю II. Он понял: у него нет выхода. За отказ придется заплатить своей жизнью. А что станет с его семьей? Ночью он подписал манифест об отречении от престола в пользу сына Алексея. Пометил в дневнике: «Передал Гучкову и Шульгину подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!»

Подумав, Николай изменил свою волю. Считая, что больному неизлечимой гемофилией Алексею не быть императором, отрекся от престола от собственного имени и от имени своего неизлечимо больного сына – в пользу младшего брата Михаила: «Не желая расставаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского».

Хотя сам Николай II был невысокого мнения о его, как сказали бы сегодня, лидерских способностях. Великий князь Михаил был генерал-инспектором кавалерии и членом Государственного совета.

Великий князь Александр Михайлович вспоминал: «Адъютант разбудил меня на рассвете. Он подал мне отпечатанный лист. Это был манифест государя об отречении. Ники отказался расстаться с сыном и отрекся в пользу Михаила. Я сидел в постели и перечитывал этот документ. Вероятно, Ники потерял рассудок. С каких пор самодержец может отречься от данной ему Богом власти из-за того, что в столице недостаток хлеба и частичные беспорядки? Измена Петроградского гарнизона? Но ведь в его распоряжении находилась пятнадцатимиллионная армия. Все это казалось совершенно невероятным».

И в самом деле, почему же царская власть не защищалась, задается вопросом Александр Солженицын. Он упрекает Николая II за то, что тот не дал приказа стрелять в восставшую толпу, потому что боялся кровопролития. А можно было объявить мятежный город вне закона, пишет Солженицын. Иначе говоря, утопить его в крови…

«Окажись рядом рота пулеметчиков, по-настоящему преданных царю, – вспоминал глава Временного правительства Александр Керенский, – она могла бы уничтожить всю Думу вместе с левыми и правыми. Единственная причина, по которой это не случилось, заключалась в том, что в целой Российской империи не нашлось такой роты».