Ну а Бородатый прекрасно знал новгородскую знать. Обратился к здешнему лидеру, посаднику Исааку Борецкому. Это был отнюдь не друг Москвы. Напротив, ярый сторонник Литвы и Шемяку поначалу поддержал. Но уже становилось ясно, что мятежник исчерпал свои возможности. Разбойник, не более того. Он стал помехой для всех. Не только для примирения с великим князем, но и для наведения мостов с королем Казимиром. Полезнее было от него избавиться. Бородатый через Борецкого нашел подходящего исполнителя из шемякиных бояр. Позвенел деньгами, поманил – не надоело ли скитаться по чужим углам и дебрям? Через боярина подкупили княжеского повара Поганку… Вдовствующая великая княгиня Софья Витовтовна 5 июля рассталась с бренным миром. А в Новгороде в этот же день Шемяке приготовили курицу с мышьяком. С отравой рассчитали не совсем точно – князь был крупным, здоровым, не сразу помер. Болел 12 дней, но все же скончался.

Что ж, Василия Темного вряд ли можно было обвинить, что он не старался по-христиански наладить отношения с двоюродным братом. Сколько раз прощал! Даже собственное ослепление простил. Не он сделал Шемяку врагом и изгнанником, отлучил от Церкви. И не митрополит отлучил! Брат отлучил сам себя, демонстративно преступил все обеты, постановления церковных соборов. Святитель Иона даже запретил поминать его в храмах, и большинство священников согласились с ним. Возразил лишь один игумен, св. Пафнутий Боровский, в своем монастыре велел молиться об упокоении души князя. Узнав об этом, св. Иона рассердился, вызвал игумена в Москву и даже заключил в темницу. Но св. Пафнутий добился, чтобы разбирательство было вынесено на публичный суд перед лицом великого князя. Смело и аргументированно оспаривал указание Ионы, и святитель признал, что был не прав, попросил у него прощения. Что бы ни натворил человек, но осудить или помиловать его душу, решает Всевышний. Не нам, грешным, определять Его волю…

Мы уже рассказывали, насколько пагубными стали для Византийской империи увлечения «западничеством». Она разрушала сама себя. Ради эфемерных политических выгод и европейского «престижа» цари склонялись даже пожертвовать Православием. И даже нашествие крестоносцев не образумило их. В 1274 г. Михаил Палеолог заключил Лионскую унию. «Уния» значит «объединение». Но речь-то шла не об объединении, а о подчинении греческой церкви Римскому папе. Результаты оказались совершенно катастрофическими. Уния обернулась для империи внутренним раздраем и смутами, поссорила ее с Болгарией, Сербией, Русью. А европейцы помогать грекам даже не думали.

Сын Михаила Андроник II пробовал исправить то, что натворил отец, расторг унию. Но империя продолжала скатываться в упадок. Ее сотрясали то вражеские вторжения, то гражданские войны. А земли, опустошенные самими же византийцами, начали постепенно заселять турки. Сперва осваивали восточные окраины, потом переправились через Дарданеллы, стали по-хозяйски устраиваться на Балканах. Громили и покоряли местные народы. Но у византийцев воевать с ними оказалась уже кишка тонка. Они согласились числиться вассалами султана, платить дань, без сопротивления уступали те или иные районы – и захудалый греческий городишко Адрианополь превратился в процветающую султанскую столицу Эдирне.

Нет, потомки граждан великой и славной империи отнюдь не смирились с нынешним незавидным положением. Но на собственные силы больше не рассчитывали. Вели переговоры о помощи в Риме, в западных королевствах. При этом неоднократно поднимался вопрос о передаче Православной церкви под эгиду папы. Хотя реальные последствия подобных связей получались плачевными. Сговаривались-то против турок! Они узнавали. Колотили западных рыцарей, лезших на Балканы. Но доставалось и византийцам. Их прижимали все крепче, отбирали последние клочки земель.

В 1422 г. султан Мурад очередной раз осаждал Константинополь. Все-таки согласился помиловать за увеличение дани. Однако императора Иоанна VIII обретенное спасение не удовлетворило. Сегодня помиловали, а завтра? Он покатил с дипломатическим турне по Европе. Посетил Венгрию, Рим, Венецию, Милан, призывал спасать Византию. Папа Мартин V и германский император Сигизмунд в принципе не возражали. Но выставили прежнее условие – унию. Подписали соглашение, что католики в ближайшем будущем подготовит собор, и Иоанн VIII передаст им Православную церковь.

По ряду причин такой собор удалось созвать только в 1431 г. в Базеле. Туда прибыла делегация от Константинопольской патриархии, особенно выделялся игумен Исидор. Он был ярым сторонником унии, умел преподнести себя и даже лично подружился с папой Евгением IV. Но в Базеле разгорелся нешуточный спор среди самих католических иерархов. Чья власть выше – собора или папы? Ватикан утверждал второе. Епископам, заседавшим на соборе, хотелось первого. Заседали два года, запутались в богословских и юридических доводах, так и не договорились.

А вдобавок ко всему Чехию раздирала война с еретиками-гуситами. Их умеренное крыло, чашники, соглашалось подчиниться Риму и императору, если им сохранят автономную церковь с некоторыми особенностями. Предложения чашников собор все же разобрал и удовлетворил, это было слишком срочно – перетянуть на свою сторону часть чехов. Но за всеми этими делами до греков руки не дошли. Вопрос об унии отложили до следующего собора. Его заранее объявили «вселенским», внесли в повестку дня принятие заблудших православных в лоно католической церкви.

В Константинопольской патриархии сторонники унии уже занимали все ключевые посты. Грядущий переход под латинян видели само собой разумеющимся. Отголоски этих настроений стали проявляться и на Руси. В 1431 г. преставился митрополит Фотий, и подсуетились литовцы. Решили протолкнуть собственного кандидата, смоленского епископа Герасима. Греки его оценили с собственной точки зрения, он соглашался признать унию. Поэтому в Константинополе его утвердили сразу же.

Но в Москву он ехать не рискнул, оставался в Литве. Да и сан митрополита носил совсем недолго. Среди литовцев разразилась крутая междоусобица. Одному из соперников, бездарному пьянице Свидригайле, в 1435 г. донесли, что Герасим сносится с его врагом Сигизмундом. Недолго думая Свидригайло объявил митрополита изменником и приказал сжечь. Правда, тем самым он подписал приговор самому себе. Казнь Герасима ужаснула православное население Литвы, Белоруссии, Смоленщины. От Свидригайлы сразу же отпало большинство городов и князей. Ему осталось только бежать в Валахию, там он окончательно спился и завершил карьеру, зарабатывая на жизнь пастухом.

Но смерть Герасима развязала руки Московскому правительству. Из русских иерархов в данное время выделялся рязанский епископ Иона – мудрый, честный, благочестивый. Василий II созвал Освященный собор, и Иону сочли лучшим из кандидатов, снарядили для рукоположения в Византию. Однако в Константинополе делегатов огорошили известием, что митрополита для Руси уже поставили – грека Исидора. Послы возмущались: между патриархией и Москвой действовало соглашение не ставить митрополитов без воли великого князя. Однако греки разводили руками и извинялись: дескать, так уж получилось, в следующий раз учтем.

Хотя «ошибка» была совсем не случайной. Исидор был тем самым борцом за унию, который выделился на Базельском соборе. А теперь в Ферраре готовился новый собор. Исидору предназначалась особая роль – сформировать русскую делегацию и выступить там от имени Руси! В Москву он прикатил в 1437 г. О своих взглядах умолчал, сообщил только, что ему предстоит ехать в Италию. В нашей стране знали о замыслах унии, и Василий II засомневался, целесообразно ли участвовать в таком соборе? Однако митрополит настаивал: это указание самого патриарха! В конце концов государь уступил, выделил средства на поездку. Но на прощание напутствовал: «Нового и чуждого не приноси нам, мы того не примем!». Исидор клятвенно заверил: для того и едут, чтобы защищать Православие.