– Ну, говори. Что? Ну!

– Ты не знаешь. Я… не хотел тебя пугать.

– Пугать? – взявшиеся откуда-то силы помогли ей негромко и едко рассмеяться. – Интересно. Чем же ты мог меня напугать?

– Ты позвонила, да. Я открыл ящик, а рукописи там… понимаешь… там ее нет.

– Нет? А-а!… – Êрик сорвался с губ Анны, и она зажала рот ладонью.

– Вдруг слышу, хихикает кто-то, – Илья наклонился вперед, лишь бы сдвинуть луч ее уничтожающего взгляда. – Сидит на диване и смеется. Бумаги у него на коленях, а он их руками гладит, гладит… Ты слушаешь? И говорит: «Это я так, в шутку». Теперь-то я понимаю, он не ушел. Спрятался. А тут ты позвонила. Представляешь, какое мне нужно было самообладание? Ну, чтобы ты ни о чем…

– Не догадалась? Дура я, дура, – Анна застонала, до боли кусая губы. – А ведь я догадалась, почувствовала.

Илья исподлобья поглядел на нее.

– В маленькой комнате. Больше негде, – прошептал он.

– Чтоб я поверила? Как я могу тебе верить? Ты так говорил со мной, мне стыдно стало. Думаю, чего звоню, беспокою. А ты… Постой, если в маленькой комнате, там же твоя мать. Она бы увидела.

– Анна, это глупо, но… Мама сама могла спрятать. Куда хочешь. За занавеску, даже к себе в постель. Она верит, понимаешь, что он в нее влюблен. Он как-то внушил ей эту чушь. Чушь! Чушь! – Илья, подтверждая, вскинул руки. – Но мамочка, бедная. Смешно конечно.

Илья нерешительно улыбнулся, приглашая Анну вместе посмеяться над «бедной мамочкой».

– Как ты можешь… – с отвращением сморщилась Анна. Илья сокрушенно вздохнул, а глаза призывали к разумной жалости, нет, не к нему, а к старости, которую нельзя судить уж слишком беспощадно.

– Погоди, погоди, – Анна несколько раз беззвучно стукнула ребром ладони по столу, – но зачем ты соврал мне? Что рукопись в ящике. Смысл, какой смысл?

– Чем ты могла мне помочь? Ничем. А я решил, клянусь тебе, отнять у него… Что он не уйдет с ней. Как хочешь, можешь не верить. Но я его ударил.

Анна вдруг рассмеялась. Илья испуганно вскинул на нее глаза. Нет, это был не тот смех, в котором зарождается пусть вынужденное, но примирение.

Правду говорит, вдруг поверила Анна. Да, Илья попробовал отнять, но не вышло. Лапоть покрепче.

– Он сказал: «Вот позарез нужны мне эти бумажки. Надо, ну, словом, показать их Андрею. Всего на один день возьму. Завтра же верну». Но это уже потом…

Ей вдруг увиделось, как это было. Кабинетная полнота Ильи и сочный, откормленный мясом Лапоть. Илья вцепился в бумаги, но Лапоть перехватил всю пачку посередке, выдрал, вытянул из его рук. Ногти Ильи впились в пустые ладони. Лапоть сказал: «Покажу их Андрею». Значит, бумаги теперь у Андрея. Зачем они ему?

Илья что-то говорит, шепчет. Анна прислушалась. Руки Ильи, чутко вздрагивая, ползли по ее запястьям, выше, выше, подбираясь к локтям.

– Только тебе. Поклянись, никому… Ну, клянись!

Анна замотала головой. Волосы упали ей на лицо. Она закусила длинную прядь, чувствуя, как волосы сухо поскрипывают под ее зубами.

– Мой отец. О нем сейчас все пишут. А я у Лаптя в руках, весь. С потрохами. И не знаю, как быть. Ты поймешь, потому что… В жутком положении, ты же знаешь Лаптя. Отец не дожил, и слава Богу. Книгу готовят о нем, статьи, воспоминания… Ну да, ну да, точно. Как раз месяц назад. Все началось после первой публикации. Вдруг это письмо проклятое. Нет. Хотя да, с этого началось. Прости, я путаюсь. Но ты поклялась! Значит, я получил письмо. Когда я только взял в руки конверт, Анна, это не объяснить, я почему-то сразу почувствовал: конец, беда. Это случилось. Но, постой, я не к тому. Генерал. Фамилия – не важно. Да черт с ним, что генерал. Еще узнал, жена у него балерина. Старуха. В Большом танцевала. Лебединое. Опять я не о том. И вот представь… Ты только представь… Он пишет: «Я единственный, кто после «разоблачений» вашего отца остался в живых. К сему прилагаю список…» Знаешь, этот генеральский стиль: «К сему». Смотрю, там еще документ. Такая бумажка желтенькая. – Илья застонал. – Желтенькая… Разворачиваю – штамп НКВД. Представляешь, такое увидеть? И там про отца все: кого, когда… А где подпись – пятно. Бурое такое. На поросенка похоже. Не поймешь, не то клей старый, не то… Нет, нет, нет! – словно заклиная, выкрикнул он. Затравленно оглянулся, голос его упал до шепота. – Кровь… Нет, не кровь. А может, и кровь, только выцвела, выгорела… Да что я говорю? Конечно, не кровь… Слушай. Ты слушаешь? – Он умолк на мгновение, справляясь с удушьем. – Тут самое главное. Ужас, ужас… Потому что я все сжег. И письмо, и документ проклятый. В умывальнике сжег. Не смотри так, сама подумай, ну, зачем? Кому от этого станет лучше? Ведь все равно никого не воскресить. В умывальнике… А я у Лаптя на крючке. Ты это понимаешь? Меня все поздравляют. Ваш отец… и так далее. И вдруг такой позор. Ужас, ужас… Это и на меня тень… – Илья на миг затих, его незрячий страдальческий взгляд ушел в пустоту.

– Илья! – окликнула его Анна.

– А? – вскинулся он, уставился на нее, силясь сосредоточиться. – Ничего, как-нибудь. Переживем. Теперь мы вместе. Ты меня не бросишь, правда? Представляешь, сидит на диване и смеется. Весело ему, Анна. Но ведь этого не может быть. Бред! – Илья в тоске повел из стороны в сторону тяжелой головой. – Увидишь – это меня доконает. Инфарктом кончу. Так вот. Ты только представь. Вытаскивает он бумажник, достает, да так не спеша, это он нарочно, чтоб помучить, он же садист, ты заметила? Достает и разворачивает… Тот самый. Желтый, старый, и пятно – поросенок… – Переливчатая капля пота сбежала по его виску. – Пойми, это же невозможно! И однако все так и есть, я сразу узнал: тот самый документ!

– Погоди, погоди, – в напряжении стараясь не упустить ни слова, проговорила Анна, – и ты ему в обмен отдал Сашины бумаги! Обменял, да?

– Обменял? Еще чего! Он меня и спрашивать не стал. Взял и все, – страдальчески усмехнулся Илья. – Но ты не о том, Анна. Пойми наконец. Ведь я этот документ сжег. Вот в чем ужас! – Он снова провалился в молчание, ощупывая в памяти все ту же страшную перезрелую загадку. – Сидит на диване и смеется: «Зря, зря сжег. Во-первых, несолидно. Во-вторых, совершенно бесполезно. Если надо, можешь не сомневаться, опубликую в любой момент. Сейчас все клюют на такую малинку». Но как он узнал, что я сжег? Подглядел? Допускаю. Но как он смог раздобыть его снова? То есть именно не раздобыть, я же вижу: это не копия, не дубликат – тот самый. Он! Пятно, и правый уголок, я загнул нечаянно.

– А… все правильно, – уже не слушая его, проговорила Анна. Недавнее прошлое подступило к ней, становясь все ярче, обжигая ее. – То-то он ко мне все приставал. Лапоть, он же давно гонялся за этими бумагами. Сначала намекал. Потом уже впрямую – укради!

– У него такие связи. У-у-у!.. – тихо простонал Илья. – Он связан с ними.

– С кем?

– Не знаю. С органами… и не только.

– Он тебя совсем запугал. Ты болен, – сама холодея, проговорила Анна. – С кем, ну с кем он связан?