– Может, у него погоны. А я столько наболтал при нем. Хорошо, пусть просто дубликат. Ты читала о моем отце?

– Что ты мне все об отце? – уже ярясь от его путаной речи, воскликнула Анна. – Зачем ему Сашины бумаги? Он их давно хотел. Там о кристалле?

– А-а! – как от ненужной мелочи отмахнулся Илья. – Ну, кристалл. Какая разница?

– Кристалл… – повторила Анна. Что-то вспыхнуло в ней, освещая углы памяти, но не давая ответа. – Как его сделать? Новый кристалл! Да?

– Дался тебе этот кристалл, – скривился Илья. Он сложил пальцы щепотью и жестом жалким, почти наивным протянул к ней три перетирающие воздух пальца. – Сжег! Всего-то столько пепла осталось. А раковину я сполоснул. Так откуда же он взялся снова? Документ! Анна, я боюсь. Я совсем не сплю. Но теперь мы вместе. Я хочу с тобой, я хочу с тобой! – вдруг жалобно всхлипнул Илья, делая к ней шаг и все теми же, нелепо сложенными тремя пальцами тыча ей в грудь. – У меня только ты. Поженимся. Я люблю тебя. – Он уткнулся лицом в ее руки, постанывая сквозь ее пальцы. – Ты не можешь меня бросить. Глаза… Когда я увидел твои глаза… Такие синие. Тогда, давно. Нет, нет, я ничего тебе не говорил. Про документ… Не докажешь! – вдруг, оскалившись, взвизгнул он.

– Илюша, Илюша, – тоже пугаясь, прошептала Анна. – Ты что? Он тебя измучил, совсем извел, эта сволочь.

– Да, да, – приникая к ее сочувствию, проговорил он. – Я не трус, поверь. Хотя что-то в спинном мозгу… Такое у нас у всех наследство, никуда не денешься. В спине. Но он приходит, когда хочет, без звонка, и мучает меня. Ему нравится сюда приходить. Говорит: «Я у тебя отдыхаю». Тут все отдашь, лишь бы отвязался.

– Какое же ты дерьмо! – тихо проговорила Анна.

Илья отшатнулся. И вместе с тем его глаза как будто оживали. Привычная, чуть ироничная усмешка тронула губы.

– Ну, зачем так? – устало посмотрел он. – Ну, отдал я те бумаги. Нескладно вышло, не спорю. Но ты должна понять.

– Все предал! – Внезапные слезы подступили к глазам Анны.

– Предал? – болезненно вскинулся Илья. – Отдал, да. Но предал? Тебя? Я не могу тебя предать, пойми, не могу, потому что… – губы его беззвучно шевельнулись.

– Все предал, все, – в отчаянии повторила Анна. – И меня тоже. Ты… ты такой же, как твой отец. Просто тебе повезло. Время другое. Не видно, какой ты. А вот Лапоть прижал, и ты сразу предал. Понадобится – еще предашь. Любишь себя! Ты добрый, поможешь, если попросят. Денег дашь, не жадный. Добрый, чтоб другие любили, это тебе приятно. И жалеешь. Как ты себя жалеешь! Что, измучил он тебя? Да? Бедненький! – Анна резко рассмеялась прямо ему в лицо. – Ты, ты знаешь кто? Ну этот, как его?.. Иуда! Только ждешь, пока понадобишься. Вот я, вот! Готовенький. До востребования. Иуда до востребования! – повторила она, отыскав наконец трудные нужные слова. Анна торопилась, ей казалось, если она замолчит, сила ее слов погаснет.

– Судишь? А сама? Кто не до востребования, кто? – захлебнулся Илья.

– Саша, – с усилием выговорила Анна. Имя его отрешенно зазвенело, уже не по-земному отмытое.

– Вот ты его и предала, – с горечью рассмеялся Илья. – И с кем? Думаешь, ты у него первая? Даже не из первого десятка на моих глазах. О чем я! Боже! Нет, нет. – Весь сотрясаясь, провисая в коленях, он протянул к ней руки, ставшие ловящими, голодными, а она все отступала, и теперь их разделял низкий журнальный столик. Он задел его коленом, опрокинул чашку с недопитым кофе. Движением бессознательным и потому почти невозможным аккуратно поставил чашку, пальцем обвел вокруг блюдца: не пролилось ли? Шагнул к ней, толкая столик перед собой, заговорил торопливо: – Поженимся. Все будет хорошо, увидишь. Уедем. Туда. Я не Лапоть. Меня всюду возьмут, вон приглашение лежит. Чтоб с концами. Там он нас не достанет. В университет…

– Боишься, боишься! Все у тебя отняли, а ты снова боишься? – всплеснула руками Анна.

– А ты не осуждай. Он довел меня, пойми. Уедем, там отдохнем. – Он все хватал, ловил губами отталкивающие его руки.

– Вот и уезжай. Только учти: этот тебя всюду достанет. И поросенка сунет. Поросеночка… – затихающим голосом повторила Анна, потому что вдруг увидела лежащий на ковре желтоватый, очень старый лист бумаги с бурым пятном в углу.

– Пятно! – не своим голосом взвизгнула Анна, указывая на тихо выглядывающую из-под кресла бумагу, словно выжидающую своего часа.

– Не тронь! Не читай! – исступленно вскрикнул Илья.

Он гулко рухнул на колени, Анне послышалось, кости его хрустнули в мякоти тела. Он прижал обеими ладонями желтую бумагу к полу. Поднял к Анне землисто-серое лицо.

– Тебе нельзя! Нельзя читать. Не дам!

– Почему, почему? – зашептала Анна. Желтая бумага непреодолимо притягивала ее. Бессмысленная улыбка щекотала ей губы. Она сама не заметила, как тоже опустилась на ковер. Она старалась раздвинуть потные руки Ильи, прикрывавшие документ. Они оба стояли на коленях. Илья дышал ей в лицо теплым молоком.

– Дай, дай! Хочу! Ну, дай же! – ласково, почти нежно шептала Анна. Она быстро и жарко целовала его лицо. – Ну! Ну же, дай… Ну, прошу тебя… – Она наклонялась все ниже, ниже. Напряжением всех сил ей удалось растащить в стороны скользкие руки Ильи. Ветхая бумага, хрустнув, развалилась наискосок. Анне достался верхний угол.

Анна с диким проворством вскочила. И одно слово, будто нетерпеливо сорвавшись с бумаги, обожгло ее взгляд.

– Никольский! – тонким осколком голоса вскрикнула Анна. – Константин Петрович. Дедушка! Так это ты его? Ты?

– Я? – Илья с неожиданной быстротой тоже вскочил, наступил подошвой на уголок с бурым пятном. – С ума сошла! Мне пять лет тогда было! Ты что? – Он протянул к ней качающиеся, как еловые лапы, руки, не способные ее удержать.

– Уедем. Поженимся. Приглашают… – уже утратив надежду, замирающим голосом повторял он. – Крупный специалист… Ты увидишь… Не виноват! В чем я виноват?

Но то, что он прочел в ее глазах, заставило его отшатнуться. Он провалился в мягкие подушки дивана.

– Куда же мне теперь? – прошептал он.

– Все равно, – даже не ища в себе жалости, проговорила Анна. Она чувствовала, что взгляд ее становится весом и опасен. – А в никуда!

Илья беззвучно зашевелил губами. В сумерках, вдруг вступивших в силу, очертания его фигуры стали размываться. Ворсистый диван, как померещилось Анне, и вовсе порос густой жесткой травой. Между растопыренных пальцев Ильи выдавилась болотная ржавчина.

Анна повернулась и пошла к двери, которая сама отворилась перед ней.

На лестнице она остановилась, глубоко перевела дыхание. Что-то сушило и раздражало ее руку. Анна посмотрела: желтого клочка бумаги не было. На ладони осталась только горстка пепла. Серую пыль тут же втянул в себя и развеял подлетевший сквозняк.

– Что-то не нравится он мне нынче, – недовольно проворчал Сам. – Пообтрепался. Какой-то несвежий, мятый. Ф-фу!