— Ты мне немножко про Каргополь расскажи еще. А я послушаю. Мне сладостно.

— А мне страшно.

— Это хорошо, что страшно. Теперь меньше будешь браги жрать, когда вернешься. Дурацких брошюрок не будешь читать. Купим тебе в лавке богоугодных книг. Ты вообще причащался когда?

— Не…

— Вот. Перед причастием три дня не пьют и постятся. Еще, правда, Последование надо читать и Богородичное правило.

— И что?

— Ты исповедаться должен и причаститься.

— Я еще не умираю…

Пес рассмеялся.

— Ты у друганов своих спроси. У монахов. Они тебе объяснят, что это нужно делать минимум по четыре раза в год. На Большие посты. А, вообще, кто раз в месяц, кто в неделю. Да ладно, тебе прощается. Это причастие дорогого будет стоить. Дай-ка крестик.

— Зачем?

— Нужно окунуть в лампадки. Видишь, там горят? Вот. Окуни и попроси у Господа прощения и отпущения грехов. Своими словами.

… Пол был чистым и прохладным. Теперь осталось только немного отдохнуть и сосредоточиться. И немного подумать о Месопотамии. Выбрать из книги приличествующий случаю фрагмент. Пожалуй, подойдет тот, где о жизни и смерти.

Кажется, там было так. После того, как царь пересказал свои военные приключения и победы, он сказал: «Это ШИМТУ, произнесенная для меня богами. Они заставили ее стать моей ШИМТУ». После царь стал говорить о своих победах и поражениях, как о доле, данной ему от рождения. Как и о всей своей жизни и всей смерти. ШИМТУ — это натура камня или человека, или воды. Но это и нечто большее, чем просто жизнь, смерть или предназначение. И посланец смерти называется «НАМТАР», а НАМ это шумерский эквивалент ШИМТУ. НАМТАР — предназначенная НАМ.

Последнее, что переживает человек, — смерть. Это простой и естественный исход и результат. У месопотамцев этих смерть приходит в виде привратника загробного мира и человек встречает наконец свою ШИМТУ. Слово какое-то нехорошее. Как ОМОН или Министерство экономического развития. Демон, который был рядом с человеком при рождении, появляется перед ним еще раз. Это и есть смерть. Единство и борьба противоположностей. Но каждому — свой демон. Их здесь много сегодня. Времена тоже имеют свойство приходить и уходить. А земля остается. Может быть, сейчас, сегодня, а, может быть, лет через тридцать, во время третьей войны или четвертой.

Солнце зависло в той самой безвозвратной точке, после которой краткий вечер и бесовская ночь. Здесь, на Святой горе, на бывшем нечистом капище эти добрячки чувствуют себя совершенно комфортно. Здесь вам и кино покажут и книжку на ночь прочтут, а вам покажется, что это Молитвослов. Потому нельзя тут ночью на теплые камни выходить и любую дверь запирать необходимо, и не дай бог засыпать без молитвы. Тут война в раю. А значит, Пес попал туда, куда нужно. Ему без войны невыносимо. И отчетливый облик врага не нужен, так как он заведомо лжив. Дьявол и рясу может носить.

Саша сидит снаружи, на небесном поребрике и смотрит вниз. Внизу облака и на них отражается вершина горы. Вона как.

Пес выходит из святого строения.

— Ну, что, вниз? А то темнеет, — говорит Саша.

— Да нет.

— Что нет?

— Не добегу я до сумерек вниз. Заночуем здесь.

— Да здесь же холод… небесный.

— А ты небесного тепла хотел?

— Хотел.

— В уголке поспим. Поролон есть. Одеялки есть. Пошли внутрь.

Стол справа у стены, этажерочка. В столе книга, в которой посетители вершины пишут разные слова и фразы. Саша читает вслух несколько восторженных предложений и несколько по принципу «здесь был брат Вася из Железногорска».

— Есть у тебя бумажные иконки? — спрашивает Пес.

— Есть. Много.

— Давай.

Пес ставит на обороте иконок круглую печать горы, возвращает Саше.

— Жене отдашь. Девкам. Давай. Про Каргополь.

— Дался тебе этот Каргополь. Ты вот много всего знаешь. Молитвы наизусть. Истории всякие. Рассказал бы…

— Ночь длинная. Еще будет время поговорить.

— Ты вот скажи, что это за дорогу хотят строить?

— Какую дорогу?

— К монастырям.

— К каким?

— Ну, к Пантелеймону…

— А это — давний план. Провести на Афон дорогу. Бизнес туристический замутить. Чтобы автобусы с лесбиянками поехали. Пока они с корабля смотрят на берег, а будут монахов клеить. И педрилы. Ну… цивилизация. Отель «пять звезд». При нем — обязательно домовая церковка. Уха по-монастырски, суп от Георгия Победоносца. Они тут такого наворотят.

— И давно?

— Что давно?

— Педрилы дорогу строить хотят?

— Ты в детстве про «черных полковников» слышал? Читал в газетах?

— Папа читал.

— А кто твой папа?

— Болотников.

— Ясно, что не Ручейников. Он был кем?

— Какое тебе дело?

— Ну, если газеты читал, то значит буквы знал.

— Ты моего папу не трогай. И маму… Твои-то, где?

Пес встал, ушел на противоположную сторону, туда, где огромный стальной крест и снег под его основанием. Вот они бесы, рядом. Чего это вдруг взвились оба? Грех. Война — войной, а грех — грехом.

Во времена «черных полковников» уже начинали на Афон шоссейную дорогу. Тогда не вышло. Тогда патриарх Пимен выступил с протестом. Строительство было отменено. Русские владения, идущие от перешейка, который соединяет полуостров с материком, удержали цивилизационный прорыв. Но пришли иные времена. Рядом с Салониками строится новенькое шоссе. Будет нарушен Запрет.

…Там внизу, сейчас, в монастырских церквях блики от лампад на золоте окладов. Монахи поют низкими голосами: «Господи помилуй!» — на разных, но похожих голосах, как было в Византии тысячу лет назад. У многих странная судьба. Однажды монастырь Ксиропотам принял унию с латинянами, и монахи отслужили вместе с ними латинскую мессу. И тут же монастырь просто рассыпался до основания. Всем известный факт. Потом восстановят стены Ксиропотама, но… Когда унию с Римом приняла вся Византийская империя, она рухнула…

Пес взял у Саши Молитвослов и отчеркнул в нем — от сих, до сих. Тот послушно забубнил, встав у иконы Богородицы. Пес опять вышел на воздух. Ночь была уже в нескольких мгновениях, когда, как из-под земли, как чертик из коробочки, появился Викеша, а с ним — монах, в сандалиях и с рюкзачком.

— Вот уж кого не чаял увидеть, — сказал Пес.

— Взаимно.

— А кто это с вами?

— Румын. По-русски ни уха, ни рыла. Но бегает, как лань. Упарился.

— И чего на ночь глядя?