— В скиту дали покушать. Консервы.

Парень оказался понтийским греком, работавшим на подрядах здесь уже лет двадцать. Еще со времен большевиков. Он не имел права пускать их без ведома отцов, но и оставлять на улице посовестился, а потому взял грех на душу. Одна бытовка оказалась совсем свободна. Работяги отбыли в отпуск на Большую землю, и Пес с Сашей получили койки. Они помылись под краном во дворе и были допущены под кухонный навес.

Котлеты, картошка, дорогая и редкая здесь вещь, лук зеленый, хлеб, сыр, неизбежные маслины. Какао.

Пес, лежа после на кровати и поглядывая на Сашу, который медленно приходил в себя, подумал, что Викеша гнусный им просто привиделся, а если бы он был нужен, если бы это была «личка», то кто-то другой пристроился бы рядом, прилепился, помог бы вовремя на паром сесть и там бы передал с рук на руки. А поскольку ничего такого не происходило, то, следовательно, видения эти и беседы о конце времен — плод больного воображения.

Саша отдыхал. Вот он, хозяин, лежит рядом, не подох, водку из него на горе сдуло и мотало так, наверное, чтобы надежнее ему кровь прочистить. Теперь пойдет все как надо. Монастырь, потом Уранополис, потом Салоники, потом Москва, Россия и Каргополь родной. Денег домой привезет. А то, что с ним произошло некоторое происшествие, так это предмет особого разговора. Теперь и жизнь пойдет по-другому.

Ночь прошла в покое и неге. Саша проснулся рано, предполагая, что и на этот раз они могут опоздать на паром, а этого он вовсе не хотел.

Павлом звали понтийского грека, спасителя и благодетеля. Утром он еще и завтрак проставил. Яйца вареные, опять котлеты и хлеб с маслом. Потом на пристань повел. Тут уж не опоздаешь и не ошибешься.

Паром, однако, запаздывал. Пока Пес мирно беседовал с Павлом о различных жизненных коллизиях, о необъяснимом крушении советской Родины и о всяческом дерьме, которое перетекало теперь через бывшие исторические границы по обоим направлениям, Саша сравнивал эту пристань со своей, каргопольской. Сравнение было не в пользу пристани постоянного пребывания.

Городская пристань с некоторых пор оставалась наглухо закрытой. Ранее от нее ходил пассажирский теплоход по озеру Лаче и далее, вверх по реке Свирь. Теперь же там обретался вечно пьяный дед, по кличке Короче, промышляющий рыболовством и мелким вымогательством. Он тянул по всем показателям на городскую достопримечательность. Где теперь теплоход — объяснить никто не мог. Уйти вниз по Онеге к морю невозможно — пороги. Привозили его, очевидно, по частям и фрагментам и собирали на месте. То есть целый теплоход возник и исчез. А он, Саша, как-то об этом не задумывался. То есть, ранее доводилось плавать на нем по озеру и далее. Да что пароход! Люди куда-то подевались, жившие вокруг. Словно и не было их никогда.

Саша не рассказывал Псу свою полную биографию, она ему была как-то не интересна. Это теперь он стал задумываться, кого взял в попутчики, нанял, привез в Северную столицу, а потом и вовсе в другую страну. В монастырь загнал и приладил к молитве. Коли вот так легко и непринужденно шагает он по жизни, значит, или человек ему, что пылинка, или видит он людей совершенно насквозь и не различает в Саше подвоха. Аэродром Сашин и сейчас еще годен. Законсервирован. К западу от города расположен вполне полноценный терминал, как сейчас говорят, но пассажирские перевозки уже давно не производятся. Еще в восьмидесятые годы было четыре еженедельных рейса АН-2 в Архангельск, один рейс в неделю в Ленинград, иногда рейсы в Пудож и Вельск. Сейчас остался лишь пожарный «кукурузник». Пару раз в год случается вертолет с туристами из Петрозаводска. Супруга его — из той, прошлой, аэродромной жизни. И в Питере ему бывать доводилось, и где подале. И настолько он в нынешнюю скотскую жизнь вошел, в рыбалку эту и брагу, что врал искренне и естественно. Потому, что Пес для него — шанс. Как для таксеров, что бомбят у автостанции, каждый новый чмырила — шанс. А люди-то эти дикие, за баранкой имели другую жизнь, наполненную и складную. Вот хотели машину — получи. Хошь ешь ее, хошь пей. Квартира у тебя и «жигуль» для бомбежки. А потом дом, остатки благополучия, дети, внуки, которые скоро подрастут — и в Вологду, а то и в Питер, сидеромами торговать.

Он уже знал, что лет так с тыщу назад, в афонских монастырях подвизалось более пятидесяти тысяч монахов. Столько веков люди приезжали сюда и менялись. Как сейчас он сидит на пристани другим человеком, а как это вышло, посреди пьянства и словоблудия — необъяснимо. Послушание, смирение, молитва — это мимо него. Только краем зацепило. А что же происходило с плотью тех, кто здесь остался? Говорят, что даже сухие кости умерших праведников способны исцелять и передавать благодать не только людям, но и всему окружающему пространству. Даже вещи. И не только вещи — сама земля. «Молитва веры есть духовный магнит, привлекающий благодатную и чудотворную силу». Так за трапезой сказал пацан, при читке. Процитировал. Земли надо набрать отсюда в баночку, шишек, листиков. Мака присушить. Воды из крана на пристани. Течет она сверху и вся едина. Святая. Чем она от той, что с церквы несут, отличается, стал задумываться. И тут его Пес оторвал от мыслей. Паром показался.

Павел вместе с ними на борт пошел. Накануне ему работяги список совали — сколько стирального порошка, сколько консервов каких и другого чего. В Уранополис отправился по хозяйству. Опять монахи в кроссовках и сапожках, в продуваемых ветром скуфейках. Как первый раз увидел монаха местного живого, так оторваться от этого зрелища не может. Ни в фильме, а наяву. Одет, абы во что. Торбочку тащит, худой. Зачем это?

— Что, брат Саша? Сейчас вот, как один миг, пролетит плаванье — и в Пантелеймоне. На родных кроватях. Там на службу. Завтра на послушание. Ты что попросил бы?

— Чугуни таскать на колокольню.

— А потом?

— А потом в тебя ими бросаться.

— Ну, неплохо, неплохо…

На пароме Пес одну за другой всосал пару баночек пива. Саша к одной приложился и не допил. Не пошло.

На пристани Пантелеймона, как всегда, многолюдно. Пес быстренько вышел, свернул направо и через арку — к архандарику. Саша за ним. А идти уже тяжеловато. Ноги болят. Нагулялись, однако. А в гостинице — приключение. Где, что, как? Искать их или просто вещи вынести в комнату хранения? Строгий отец прибежал и выговаривал. Тот, что с игуменом, на возвышении сидит в трапезной. Значит, в больших чинах. Какие-то они не типичные с Псом. Тачки катают и по горам бегают. Остальные норовят, в большинстве, к концу утрени показаться в храме, чтобы не очень бессовестно было в трапезную идти. Оно тоже не просто. Люди деньги копят на поездку. Им хочется больше посмотреть и отдохнуть. Есть, впрочем, и другие. Им, в какой-нибудь Капитоловке деньги миром собирают, они потом просфорки в мешочек складывают и в поминальник пишут человек сто. А есть и богатые. Те тачку — ни за что. Стремно.

Природа брала свое. Едва добравшись до кельи, они возлегли по своим коечкам и уснули мгновенно, хотя накануне провели ночь в сравнительном покое и благополучии.

Такая тонкая вещь, как сны, в святых местах утончается донельзя. Все в них имеет значение и смысл. Здесь, как нигде, сильна божественная доминанта и, как нигде, отодвинута бесовщина. Под дверью скрестись и в храме срамные мысли наводить — ее обычное дело. А сны — иное. Черная Рожа никак не мог в последние часы пробиться. Прочнейшая оболочка защищала пульсирующий сгусток внутри Пса, а снаружи попробуй его тронь. Получишь в лицо или по почкам. Крепкий мужик. То, что спать можно было без кошмарных эстрадных миниатюр, Псу было внове. Но, используя эту передышку, он откровенно отдыхал.