богатой, но я постепенно зарабатываю себе имя, а самое главное – люблю свое творчество, свое детище, и занимаюсь этим больше для собственного удовольствия, хотя и для моей амбициозной части находятся сложные задачки.

Просидев с девчонками до поздней ночи, я возвращаюсь домой ближе к полуночи, где меня уже ждет Фед, трезвый, как стеклышко, несмотря на то, что и у него сегодня был мальчишник, и помогает раздеться и дойти до душа, потому что я никакая от усталости.

– Ненавижу эту постоянную сонливость! – жалобно стону я, пока он методично намыливает меня мочалкой с гелем для душа. – Почему ты такой бодрый? И трезвый.

– Потому что если бы я не был трезвым, то Жека получил бы размазню, вместо четко набитой тату, а я все-таки дорожу своей репутацией.

– Они что, заставили тебя работать в твой собственный мальчишник?! – возмущаюсь я.

– Не-а, я сам вызвался, – чмокает меня в губы Фед, чему-то улыбаясь. – Жека проиграл спор и в наказание получил русалку с лицом одной известной порноактрисы. Лиля его за это убьет.

– А она ее точно узнает? – сомневаюсь я.

– Точно-точно, они вместе смотрят эти фильмы, ты разве не в курсе?

– Теперь в курсе, – ухмыляюсь я, давая понять, что он выдал то, чего говорить мне не следовало.

Конечно, я спрошу об этом Лилю, учитывая, что она сама постоянно нарушает мои личные границы. Не то, чтобы я осуждала их с мужем увлечение. Я не ханжа и сама смотрела такие фильмы, даже с Федом вместе, но очень редко, под настроение. Нас обычно заводят совсем другие вещи…

– Ну вот, если ты меня выдашь, Жека мне это не скоро забудет, – с досадой говорит Дубов, смывая с меня гель.

– Ничего, ваша дружба это переживет, – зевая, отвечаю я. – Все, теперь высуши меня и отнеси в постельку, раз уж ты трезвый.

– Да, ваше величество, – хмыкает он, послушно беря полотенце.

Он вообще стал очень заботливым с тех пор, как беременность начала выкачивать из меня все силы. Может, чувствует свою вину, ведь он так старался, кончая в меня снова и снова, после того, как я поработала над своей фобией вместе с психологом, и мы отказались от презервативов. Правда, недолго длилась лафа, ведь всего через несколько месяцев внутриматочная спираль нас подвела и я незапланированно забеременела. Но ни негатива, ни страха это во мне не пробудило. Наверное, время пришло, но я очень быстро осознала, переварила и обрадовалась этой новости. Как и Фед, который больше беспокоился о моей реакции.

– Как у вас все прошло с девочками? – спрашивает он, когда мы ложимся в постель после того, как он собственноручно сушит феном и расчесывает мои волосы. – Никаких безумств?

– Лиля немного перебрала, – снова зеваю я. – Это был самый неинтересный девичник в мире. Если не считать подарков. В основном белье, но есть и кое-что из инвентаря.

– Что-то, что мы еще не использовали? – заинтересовано поднимает брови Фед.

– Не смотри на меня так, сегодня никакого секса! – предупреждаю я. – Завтра все покажу, а сейчас спать!

– Да спи уже! – с досадой вздыхает он. – Зачем вообще подняла эту тему, я и так был на взводе после душа.

– Бедненький, ну прости! – щипаю его за щеку, как маленького. – Завтра все будет, обещаю.

– Не верю, завтра ты будешь думать только о свадьбе и метаться, проверяя, все ли идеально, – фыркает Фед. – Но в брачную ночь держись, Стужа, я тебе поблажек не дам!

– Это ты держись, Фед… – устраиваясь поудобнее у него под боком, бормочу я. – Я сама с тебя не слезу.

* * *

– Я люблю тебя! – глядя на нашего только что родившегося сына, хриплым от эмоций голосом, говорит мне Фед, целуя в лоб.

Я едва держу глаза открытыми, но не могу перестать смотреть на наше маленькое чудо, устроившееся на моей груди. Наш сынок. Крошечный, волосатый малыш, причмокивающий своими пухлыми губками, впервые в своей жизни позавтракав маминым молоком. Он немного несуразный, какой-то помятый, и откровенно говоря, не слишком миловидный, но я все равно не могу перестать смотреть на него, как на самое красивое существо в этом мире. Наверное, так и проявляется материнская любовь.

– Уложи его, пока я не уронила, – прошу мужа, потому что сил в моем теле не осталось вообще.

Фед, который старательно учился, как правильно держать ребенка, на подушках и мягких игрушках, думая, что я не знаю его «тайны», аккуратно берет малыша и садится с ним в кресло, не желая выпускать из рук, и я его понимаю. Я и сама не могу перестать смотреть на них, хотя кажется уже просто нереальным пытаться не заснуть, когда я даже с открытыми глазами уплываю из сознания. Так в итоге и засыпаю, несмотря на дикую усталость, не желая переставать смотреть на своего сыночка, которым своим появлением подарил мне тот вид счастья, в котором мне казалось, что я не очень-то и нуждаюсь.

– Не уверена, что захочу снова пройти через пытку под названием роды, но я рада, что он у нас появился, – признаюсь Феду позже, когда мы впервые привозим сына в наш дом.

– Я тоже рад, что ты передумала насчет «не хочу детей», Стужа, – говорит он, потираясь носом о пухлую щечку малыша. – Но даже в благодарность за этого крикуна я не позволю тебе назвать его Иваном без перспективы когда-нибудь родить Станислава.

– Дубов! – возмущаюсь я, потому что мы спорим об имени уже месяц, начав еще до его рождения.

– Нет, мой отец нам этого не простит, – решительно качает головой Фед.

– Ты не заставишь меня шантажом обещать родить еще одного, – предупреждаю я, твердо намеренная назвать сына Иваном, чтобы называть его Ваней. Это кажется мне забавным, мать и сын – оба Вани. Наверное, с возрастом я становлюсь похожа на своего отца, раз мне в голову такое вообще пришло. Я ведь ненавидела раньше свое имя! – Дядя Стас должен быть удовлетворен тем, что он получит вашу фамилию и имя моего отца. Или назовем его каким-нибудь Степой или Петей, а фамилия будет двойная Стужев-Дубов.

– Да ты издеваешься! – начинает заводиться Фед. – Какой Стужев-Дубов?! Это даже звучит абсурдно!

– Вот он и получит мое имя и твою фамилию! – показываю ему язык. – Ваня Дубов – хорошо ведь звучит?

И нет, мы не сходимся ни на одном из вариантов, которые нравятся мне или ему. В итоге, сына называем не Иваном и не Станиславом, но фамилию он носит Стужев-Дубов. Как бы непривлекательно она не звучала. Таким образом, и волки сыты, и овцы целы, то бишь