собственной глупости, чтобы покрасоваться. И это злило неимоверно.

Я не позволю ему даже слова сказать против моего босса!.. Ну, то есть как бы парня.

Да!

И угрожать не позволю!

Почему-то даже мысли не возникло, что Айрат может ударить меня. А вспомнив, что он, ко всему прочему даже не хозяин квартиры, упомянула его отца.

Смешно и немного грустно было видеть, как здоровый бородатый мужчина, услышав про собственного родителя «сдулся». Ну, зато хоть что-то приводит его мозги в порядок…

— Простите, Ярослав Львович, я не знаю, зачем он так себя повел, — произнесла я, как только мы остались с боссом одни. — Спасибо, что выручили, притворились, что… что мой парень.

Смотреть на него было стыдно. Опять вокруг меня… «конфликтные» личности… То Стас ударил Арсения, то вот, Айрат драку хотел устроить…

— Почему это «притворился»? — произнес вдруг бархатным голосом Ярослав Львович, аккуратно взяв меня за подбородок и заглянув в глаза.

От такого простого и одновременно сложного вопроса, почувствовала, как себя смущенной.

Как на это ответить? Потому что не верю, что это он правда мог бы… хотел бы…

Уголки его губ насмешливо изгибались, но серые глаза смотрели требовательно.

— Ну, потому что… потому что вы мой… начальник, — неуверенно начала я и сглотнула, отводя взгляд.

Щеки коснулись его теплые пальцы, заставляя меня вздрогнуть, а сердце забиться чаще.

— Вчера, кажется, тебя это не смущало, — голос был насмешливым, провокационным.

Только от него одного кружилась голова, а что будет, если я подниму на него взгляд?..

— Смущало…

— И ты изо всех сил боролась со смущением во время поцелуя?

Уголка губ коснулись нежные пальцы, и судорожный вздох вырвался сам.

— Нет… То есть да, то есть…

Я абсолютно и совершенно запуталась.

Что говорить, что отвечать?

Разум тонул в розовой неге, а на талию опустилась теплая рука, придвигая к сильному, горячему телу.

Виска коснулось теплое дыхание, и я боялась и одновременно безумно хотела поднять голову, чтобы это безумие продолжилось…

— Нежный мой воробушек…

Его губы коснулись виска, а я вновь вздохнула, чувствуя, что еще немного, и ноги просто откажутся меня держать.

Он, будто добиваясь именно этого, скользнул губами ниже. Висок… ушко… Легкое касание подбородка, и поцелуй в шею, а я слышу глухой стон, наполненный каким-то странным тягучим удовольствием, от которого поднимаются мурашки, а сердце… Ну куда еще быстрее, глупое?..

— Предлагаю все же переместиться в другое место, — его губы скользнули выше, остановившись возле самого ушка, и я, не выдержав, вцепилась в его пальто, в попытке устоять на ногах… — Даже не предлагаю, а настаиваю.

Он слегка отодвинулся, позволяя увидеть насмешливую, довольную полуулыбку и почему-то потемневшие, невероятно притягательные глаза.

— Куда? — голос подвел меня почти так же как ноги, но Ярослав Львович услышал.

— Ко мне.

На миг в его глазах промелькнуло что-то хищное, завораживающе опасное, и я, испугавшись этого неизвестного, немного пришла в себя.

— Как к вам?..

— Вначале ножками, потом на машине.

Тонко почувствовав перемену в моем настроении, его рука скользнула выше, и я, покрываясь румянцем, поняла, что она лежала сейчас далеко не на талии.

— Ярослав Львович! — задыхаясь, воскликнула почти возмущенно.

Почти, потому что… Потому что не так сильно я была против, как мне бы хотелось показать.

— Да, воробушек? — с легким интересом уточнил он, насмешливо приподняв бровь.

— Вы… ваша рука!..

— Вернуть на место?

И… и он и впрямь опустил ее ниже и даже… Даже сжал!

Я так и не разобралась: что нас связывает.

Эти волнующие душу поцелую, эти взгляды…

Я знала только, что я сама кажется влюбилась, а он? Это такая игра? «Просто подвернулась секретарша под руку» — как сказала бы Альбина?

Но он же не такой. Он другой. Я знала, чувствовала это!

Как мне хотелось спросить его напрямую, раз и навсегда расставить точки над «И». Вот только смелости не хватало.

Ведь я могла услышать совсем не то, что хотела бы…

Поэтому, меня хватило только на тихое:

— Вы же не можете вот так делать!..

Мои слова путались, щеки горели, но Ярослав Львович только улыбнулся, качая головой.

— Воробушек, меня огорчает, что ты во мне сомневаешься. Так и хочется доказать тебе, что я и не на такое способен.

— Не надо ничего доказывать! — воскликнула я раньше, чем подумала.

— Понимаю твой испуг, — кивнул он, и я затаила дыхание. — Но хочу тебя заверить: тут мы точно не будем ничего доказывать. Что возвращает нас к предыдущей теме. Нужно собирать твои вещи.

— Не нужно! — замотала я головой и попыталась отступить, но рука на моей… попе, не позволила этого.

— Хочешь обновить гардероб? — насмешливо уточнил он. — А все старые вещи оставить здесь? Не думаю, что Айрату подойдут твои платьишки.

Я покраснела, поправив себя же.

— Нет. Я имела ввиду, что никуда не поеду! И… и уберите, пожалуйста руку.

Руку он, убрал, пусть и не сразу же, но вот усмешка, появившаяся на лице, мне не понравилась.

— И почему же ты не поедешь? Боишься меня? Себя?..

Я боюсь Ярослава Львовича?..

Нет. Абсолютно точно: нет.

Себя? Да. Немного… Но дело вовсе не в этом.

— Это неправильно… — произнесла я и под требовательным взглядом пояснила. — Переезжать к вам, пользоваться вашим гостеприимством, опять взваливать на вас мои проблемы…

— Почему? — вдруг абсолютно спокойным голосом уточнил Ярослав Львович.

— Что именно? — удивленно хлопнула я глазами.

— Почему моя забота о тебе — это неправильно? — терпеливо пояснил он. — Как может это быть неправильным, если этого хочу я, и этого, пусть и боясь себе признаться, хочешь ты? Воробушек,— он мягко улыбнулся, коснувшись моей щеки, — забота о тебе — это самое естественное, что может быть.

Я растерянно посмотрела на него, не понимая, что на это сказать и чувствуя, как к щекам приливает жар.

— Но я… У меня должна быть самостоятельность… Я должна сама все создать… Если вы все время будете рядом, то как я научусь решать возникающие проблемы?

— Я буду сам их тебе подкидывать, –хмыкнул он. — И самостоятельность будет. Будешь единолично выбирать на какой полке ты положишь кофточки, а на какой юбочки.

Я покачала головой, не соглашаясь.

Он меня не переубедит. Точно!

До этого мне негде было жить, но сейчас