без него она даже лучше. Заставьте ее поверить, пока еще не поздно.

– Я пытался, – признался Мэриголд. – Но она говорит, что я опоздал. Что на нее снизошел свет и теперь уже ничего не поделаешь.

Пришла очередь профессора уставиться на него. О воскресных встречах он понятия не имел и безосновательно надеялся, что происшествие в доме Арлингтонов останется тайной, известной лишь ему самому да близнецам. Поэтому он старался думать о чем угодно, только не о случившемся.

– Она вступила в Фабианское общество[35], – мрачно продолжал Мэриголд. – И ее определили работать в ясли. И в Общественно-политический союз женщин. Если пойдут слухи, к следующим выборам мне придется подыскивать себе другой округ. Вот так-то.

– Откуда вы про нее узнали? – спросил профессор.

– Ничего я про нее не знал, – отмахнулся Мэриголд. – Иначе не поехал бы в город. По-вашему, это правильно – поощрять… такие выходки?

– А кто ее поощряет? – возразил профессор. – Если бы некие глупцы не считали, что им позволено исправлять всех прочих, кроме себя, ничего подобного мы бы и не слыхивали! У Арлингтона была милая, покладистая жена, а он, вместо того чтобы благодарить Бога да радоваться, извел ее придирками – мол, хозяйка из нее никудышная. Вот и получил настоящую хозяйку. В среду я встретил его, гляжу – а у него на лбу шишка размером с яйцо. Говорит, запнулся о коврик. Нет, не бывает так. Нельзя изменить в человеке лишь что-то одно, что тебе хочется, и этим ограничиться. Или уж оставьте его в покое, или меняйте на свой страх и риск, потому что каким он станет – неизвестно. На вашем месте благоразумный человек был бы только благодарен за жену, которая не сует нос в его дела и с которой незачем обсуждать мудреную политику. А вы, похоже, не уставали напоминать ей, как сглупили, выбрав жену без мозгов. Вот у нее и появились мозги, и она пустила их в ход. Так почему бы ей не вступить в Фабианское общество и Общественно-политический союз женщин? Это явное свидетельство независимости натуры. Лучшее, что вы можете предпринять, – самому вступить туда же. Чтобы работать бок о бок с женой.

– Прошу прощения, – Мэриголд поднялся, – я не знал, что вы на ее стороне.

– С чего вдруг? – рявкнул профессор. – Я вообще в чрезвычайно нелепом положении.

– Наверное, – нерешительно начал Мэриголд, взявшись за дверную ручку, – все попытки увидеться с ней самому бесполезны?

– Кажется, ей нравится бывать у Крестных камней на закате, – сообщил профессор. – Выбор за вами, но я бы на вашем месте как следует подумал.

– Мне бы хотелось узнать, – продолжал Мэриголд, – если я лично попрошу ее об одолжении, не согласится ли она вновь встретиться с Эдит и убедить ее, что это была просто шутка?

Профессор начинал понимать, в чем дело.

– Так что же произошло, как вы думаете? – спросил он.

– Я полагаю, что ваша иностранная гостья встретилась с моей женой, они разговорились о политике, а результат нам уже известен. Ее дар убеждения поразителен, но потеря одной новообращенной вряд ли много значит, тем более что я мог бы возместить эту потерю… иным образом. – Сам того не замечая, он заговорил воодушевленно и страстно. Это растрогало профессора.

– Видимо, это означает, – подытожил он, – что при условии согласия всех сторон миссис Мэриголд станет совершенно такой, как прежде, и навсегда забудет свой интерес к политике.

– И я был бы весьма признателен за это, – добавил Мэриголд.

Очки профессора куда-то запропастились, но ему показалось, что в глазах Мэриголда блеснули слезы.

– Я сделаю что смогу. Только не спешите радоваться. Возможно, заставить женщину мыслить проще, чем остановить, даже для… – Профессор вовремя спохватился. – Я поговорю с ней.

Мэриголд пожал ему руку и ушел.

Визит оказался более чем своевременным. Масштабы деятельности Мальвины за эти несколько недель в середине лета, до возвращения коммандера Раффлтона, вряд ли когда-нибудь удастся установить. По мнению доктора, слухи о ней чудовищно раздуты. Кое-кто утверждал, будто бы полдеревни разобрали на части, преобразили, исправили, а затем отправили по домам в таком душевном состоянии, что их не узнали родные матери. Доподлинно известно, что академик Доусон, которого все, кроме жены, обычно называли милейшим коротышкой, чей единственный изъян, пожалуй, неизлечимая привычка каламбурить, причем чаще невпопад, однажды утром вдруг расколошматил о голову миссис Доусон интерьер работы голландского мастера, размерами пятнадцать на девять дюймов. С интерьером, болтающимся на шее, его супруга поразительно напоминала библейские изображения головы Иоанна Крестителя, и, чтобы избавить ее от этого украшения, раму пришлось распилить. Что же касается истории о том, как тетушка миссис Доусон застукала академика целующим горничную за бочкой для сбора дождевой воды, то это, по мнению доктора, чистейшее невезение, какое может случиться с каждым. А вот вопрос о том, причастен ли он к необъяснимому опозданию Долли Калторп на последний поезд, – совсем другое дело. До всех этих событий миссис Доусон, хорошенькая обладательница пылкого темперамента, была вправе считать, что Доусон ниспослан ей в наказание, хотя и тут возникает резонный вопрос: зачем вообще было выходить за него замуж? Но по мнению миссис Доусон, есть разница между мужем, в котором от природы недостаточно мужского, и мужем, в котором мужского слишком много. Усмирить подобные наклонности непросто.

Если руководствоваться самыми приблизительными предположениями, по мнению доктора, насчитывалось с полдюжины жителей округи, с помощью Мальвины пришедших в состояние временного помешательства. Когда же слегка разочарованная Мальвина, признавая, однако, правоту мудрого и ученого Кристофера, согласилась сделать их «прежними», случившееся получило следующее объяснение: растратив все запасы доставшейся им неправедным путем энергии, пострадавшие были только рады вернуться к своим былым «я».

Миссис Арлингтон не согласна с доктором. Она сама давно старалась измениться, но всякий раз терпела жестокое фиаско. Но в воздухе тогда витало нечто, чуть ли не благоухание, которое побудило ее тем вечером довериться близнецам, – что-то подсказало ей, что они способны оказать помощь. Эти ощущения не покидали ее и весь следующий день, а когда близнецы вечером вернулись в обществе почтальона, миссис Арлингтон догадалась, что они уходили по делу, касающемуся ее. Те же интуитивные стремления повлекли ее в сторону Даунса. Она ничуть не сомневается, что направилась бы прогуляться к Крестным камням, даже если бы близнецы не заговорили об этом. Да, по ее словам, она даже не замечала, что близнецы сопровождают ее. Возле камней ощущалось чье-то присутствие. Приблизившись к ним, миссис Арлингтон поняла, что прибыла в условленное место, а когда перед ней возникла откуда-то – откуда, она так и не поняла – хрупкая фигурка, точно окутанная угасающим светом, миссис Арлингтон отчетливо запомнилось, что она не удивилась и не испугалась. Обладательница хрупкой фигурки села рядом и взяла миссис Арлингтон за обе руки. Потом заговорила на незнакомом языке, который миссис Арлингтон в то время понимала, а теперь это понимание улетучилось. Миссис Арлингтон показалось, будто ее лишили тела. Ей почудилось, что она падает, и это падение вызвало отчаянное желание вновь взлететь. Миниатюрная незнакомка помогала ей, содействовала ее усилиям. Время растянулось на целые столетия. Миссис Арлингтон боролась с неведомыми силами и вдруг вырвалась от них. Миниатюрная незнакомка поддерживала ее. Крепко держась за руки, они поднимались все выше и выше. Миссис Арлингтон была твердо убеждена: если она не станет стремиться ввысь, ее настигнут и вновь утянут вниз. Когда она опомнилась, оказалось, что миниатюрной незнакомки рядом нет, но ощущения сохранились – страстное стремление к непрестанной борьбе, деятельности, соперничеству теперь было целью ее существования. Поначалу она никак не могла вспомнить, где находится. Свет вокруг был странным, бесцветным, непривычные звуки напоминали пение множества птиц. Потом часы пробили девять, и жизнь захлестнула ее. Но не унесла убежденность миссис Арлингтон, что она должна взять в руки и себя, и всех вокруг и неустанно следить, чтобы работа выполнялась должным образом. Как уже упоминалось, первые проявления этой убежденности испытали на себе близнецы.

Когда же после разговора с профессором при содействии и подстрекательстве мистера Арлингтона и старшей дочери супругов миссис Арлингтон согласилась еще