Наша небольшая группа выбралась на поверхность через шлюз четвертого блока. Нас окружала ледяная ночь. В небе сверкали неподвижные звезды, ослепительный свет Венеры отбрасывал на почву наши тени. Мы сели в некое массивное транспортное средство, специально сконструированное для малых планет со слабым притяжением. За рулем находился Сни, прибывший в Герукои на полгода раньше меня, а впоследствии ставший моим ассистентом.

Мы двинулись к терминатору. По мере нашего к нему приближения сумерки медленно рассеивались. Вершина горы Теней, расположенной у границы темной зоны, сверкала на фоне черного неба, освещенная косыми лучами солнца и казавшаяся нереальной, словно висела в пустоте над странно переливающимися тенями – благодаря им гора и получила свое название. Мы проехали мимо первого и второго блоков и оказались в знойном полушарии. Фильтрующие экраны мгновенно оградили нас от слепящего света. Я услышал, как потрескивает от жара кузов машины.

– Расширение, – пояснил Сни. – Внешняя антитермическая броня состоит из подвижных пластин, вот они и ходят туда-сюда.

Наша машина не позволяла углубиться в освещенную зону. Без скафандров или специальных транспортных средств, сберегавших полученную энергию, удаляться более чем на двести метров от терминатора не рекомендовалось.

В центре освещенного полушария температура превышала семьсот градусов, считая от абсолютного нуля. Я побывал там лишь однажды, воспользовавшись подземным туннелем, когда понадобилось осмотреть главную солнечную энергоцентраль, расположенную в глубине долины. Ее мощные генераторы приводились в движение турбинами, работавшими на перегретом ртутном паре.

В тот раз мы добрались только до тридцатого градуса долготы.

Но впоследствии я часто выходил на поверхность. Крайне сухая почва Меркурия представляет собой сплошное нагромождение глыб, растрескавшихся от резких колебаний еще в те далекие времена, когда планета вращалась вокруг собственной оси, – хотя как знать: может, они растрескались и по другой, неизвестной мне причине? Иногда передо мной вздымались мрачные голые скалы, порой попадались долины, заполненные тончайшим сыпучим пеплом, в котором можно было утонуть, как в воде. Люди погибали в них, засыпанные грудами песка неведомой высоты. Никакими словами не описать мертвящий ужас этих равнин, над которыми на фоне безумного неба, озаренного заревом солнца, вздымаются черные вулканы!

В подземных городах жизнь чем-то напоминала ту, которую ведут ваши полярники. Нас было достаточно много, чтобы вид одних и тех же, слишком знакомых лиц не вызывал неприязни; напротив, всех, или почти всех, связывала тесная дружба. Нас объединял «меркурианский» дух, как мы говорили, дух, который сохранялся даже после возвращения на Землю, возрождаясь на «дружеских встречах бывших меркурианцев». Все меркурианцы были добровольцами, и лишь немногие просили сократить им обычный срок в три земных года. Большинство рано или поздно возвращалось на Меркурий. Некоторые даже родились на нем, например старина Хорам, единственный человек, который действительно знал всю планету. Он говорил с безмерной любовью о ее ледяных или раскаленных пустынях.

Проведя на Меркурии год, я написал служебную записку о солнечных пятнах, которая принесла мне должность директора обсерватории, и назначил Сни своим ассистентом.

Это был молчаливый, но не унылый парень, великолепный, хотя и не гениальный физик, но главное – абсолютно надежный человек. Он был старше меня на год, мы познакомились еще в университете. Я весьма ценил серьезность и солидность его рассуждений, пусть они и не были блестящими. Тогда мне казалось, что он заслуживал своей должности уже благодаря одним этим достоинствам, но теперь, смотря со стороны, я задаюсь вопросом: не сыграл ли в моем выборе определенную роль тот факт, что он был кузеном Альтии? Так или иначе, сожалеть о своем решении мне не пришлось.

Исследования вынуждали меня проводить почти все свое время в подземной лаборатории, чуть поодаль от третьего блока, глубоко под поверхностью. Я обрабатывал данные об активности Солнца, собираемые семью автоматическими обсерваториями знойного полушария, и под моим начальством, помимо Сни, трудились еще пять молодых физиков.

Каждые два месяца прибывавший с Земли космолет доставлял оборудование, продукты, которые вносили приятное разнообразие в наше меню, состоявшее в основном из плодов, выращенных в гидропонных теплицах, и последние новости. Близость Солнца мешала применению электромагнитных волн, а пользоваться волнами Хека, теоретическое существование которых я доказал в вашу эпоху и которые распространяются гораздо быстрее света, мы тогда еще не умели.

Я уже полгода работал над развитием своей теории о солнечных пятнах и вдруг заметил, что, если мои расчеты верны, скоро наступит конец света. Я и сейчас помню, как впал тогда в оцепенение, усомнился в самом себе, раз двадцать все перепроверил – и пришел в ужас! Словно безумный, я выбежал из лаборатории, поднялся на поверхность в освещенном полушарии и уставился на низко висевшее светило. Оно пылало в небе и было таким, каким его всегда видели люди. И однако, если я не ошибался, когда-нибудь в будущем, лет через сто, через десять, на следующий день, а может, и через секунду, этот чудовищный шар должен был взорваться, уничтожив огненной волной Меркурий, Землю и всю Солнечную систему!

Я стоял так, словно зачарованный, до тех пор, пока скафандр не нагрелся настолько, что я вынужден был вернуться. Я уже запрыгнул в антигравитационную трубу, когда в голове появилась новая мысль, и, скрутив кнопку контроля на своей грудной клетке, я ушел почти в свободное падение. Оказавшись внизу, я бросился в лабораторию и, никому ничего не сказав, работал более шестидесяти часов – без еды, без сна, поддерживая себя одними лишь психостимуляторами. Человек – забавное существо! Когда я наконец обнаружил, что взрыв Солнца неизбежен, но произойдет лишь через десять-пятнадцать лет, я расхохотался и, несмотря на усталость, бросился в пляс, танцуя со стульями и даже со столами. Затем я успокоился. Следовало незамедлительно предупредить Совет властителей. Я попросил директора обсерватории, пожилого текна по имени Брир, сейчас же отправить на Землю вспомогательный космолет с моим докладом. Сначала он ответил отказом, и я вынужден был сказать ему правду. Через несколько дней космолет вернулся, доставив на Меркурий властителя неба собственной персоной.

За исключением моего старого университетского преподавателя, Керта, властителя атомов, я никогда прежде не общался близко со столь могущественными персонами.

Хани, властитель неба, был высоким широкоплечим старцем с холодными голубыми глазами, тщательно ухаживавшим за длинной седой бородой старомодного вида. Он прошел прямиком в мою лабораторию в сопровождении другого старомодного явления, просто восхитительного – молодой блондинки, которой оказалась его внучка Рения, геолог и геофизик, ученица Снэ, властителя планет. Но в тот момент, должен признать, я не обратил на нее особого внимания. Я ознакомил Хани со своими новыми методами расчета и с результатами, к которым они меня привели. Он неспешно перепроверил мою работу, но ошибок не обнаружил. Подняв глаза, он