подтвердил: парень действительно смахивает лицом на молодого цезаря. Ему доводилось видеть на триумфе, как тот целовался со своим управляющим Саотером. Такой здоровенный, рыжий и нос крупный. Его тут же осадили – не ершись! У слона тоже нос крупный, называется хобот. Какой-то мрачного вида скептик проворчал: о чем спор? Подождем, посмотрим. Если он действительно из породы божественного Марка, ему что пять, что десять девственниц – все одно. Какой он породы, засмеялись в углу. Напялил преторианский плащ и решил, что ему море по колено. Разве цезарь стал бы заглядывать в такое заведение. К нему небось сенаторские дочки сами в постель лезут! Нет, голубчик, вот ты разберись с козой да поставь всем вина, тогда поверим!..

В разговор вмешался инвалид с деревяшкой вместо правой лодыжки. Он решительно заявил – враки! Он сам слышал, как вчерась в пьяной драке придавили преторианца. Тот тоже был в плаще. Этот, инвалид многозначительно кивнул в сторону лестницы, видно, последнюю ночь гуляет. Завтра возьмут его стражники из городской когорты, спросят: откуда, мил-человек, у тебя этот плащ? И все, песенка спета. Вот он и пыжится, похваляется.

В толпе кто-то презрительно заметил, что не такой уж великий герой – молодой цезарь, если побоялся схватиться с германцами. Луципор уже совсем собрался вскочить, потребовать отчет: вы в кого стрелы мечете? Кого охаиваете?! Его остановил Вирдумарий – взял за шею и без всякого видимого усилия ткнул носом в стол.

Защитил молодого императора старик со шрамом на лице, по-видимому, отставной солдат.

– Заткнись, молокосос! Ты в армии служил? От германцев отбивался? От жажды в Богемии погибал, когда Юпитер про лил на наши легионы благодатный дождь? Если цезарь сумел без боя взять у варваров такую добычу, честь ему и хвала. Крови меньше и толку больше, потому что без денег никакой германец воевать не станет.

В этот момент из верхнего коридора донесся отчаянный визг, затем раздались грохот, крики и вновь женский вопль. Тут же из проема выбежал Коммод, он тащил за волосы исходившую в жутком крике девицу.

– Значит, говоришь, скромна, стесняется при свете?! – сразу закричал он, обращаясь к Стации. – Говоришь, козлица лицом? А это что?!

Он развернул девку к залу, взял ее под мышки и показал сбежавшейся к лестнице толпе. Девушка, даже заплаканная, страдающая от боли, была удивительно хороша собой.

Между тем Коммода понесло:

– Ты кого, – рявкнул он, спускаясь по лестнице, – старая карга, решила вокруг пальца обвести? Я прикажу содрать с тебя кожу и вывесить на Капенских воротах срамом наружу, чтобы все видели, сколько мерзости и гнили у тебя внутри. Как тебе в голову пришло, мерзкая ты тварь, подсовывать мне одну и ту же девственницу! Эта уже была со мной. Что же, я вторично за час лишил ее невинности? Такие чудеса только в сказках бывают.

Он швырнул девушку, та покатилась по ступенькам вниз. Приземлившись, отчаянно зарыдала, постаралась отползти в сторону. Кто-то помог ей спрятаться под столом. Однако Стация-Врежь кулаком вовсе не выказала ни страха, ни растерянности.

– Ты, молокосос, рукам волю не давай, а то тебе вмиг руки укоротят. Ишь, что выдумал, товар портить! А ну выметывайся из заведения, пока я не позвала стражу.

Коммод приблизился к хозяйке, схватил ее за плечи.

– Я тебе, старая тыдра, покажу, как мошенничать. Воз вращай деньги обратно!

Стация неожиданно закричала. Завопила так, что у Тертулла уши заложило. В следующий момент пятерка крепких парней, прятавшаяся в глубине таверны, гурьбой выдвинулась из темного угла и клином, сгрудившись, направилась к стойке.

Луципор с перекошенным от страха лицом моментально полез под стол. Тертулла насквозь прошиб испуг – не за себя, за мешок с деньгами. Отнимут – не расплатишься! Он вскочил, попытался голосом, жестами остановить не скрывавших своих намерений злоумышленников – они явственно читались у них на лицах. Вирдумарий дернул его за руку и усадил на место, затем плотоядно усмехнулся.

– Сидеть! – приказал царский телохранитель.

Следом он протяжно и сладострастно зевнул, резко отодвинул стул и встал.

Стация продолжала вопить, при этом вполне трезво, с надеждой посматривала в сторону входа. Тертуллу, после окрика германца мгновенно успокоившемуся, не надо было объяснять, что значил этот взгляд. Старуха была в сговоре с солдатами городской когорты, следившими за порядком в столице. Между тем молодцы уже вплотную придвинулись к императору, начали обходить его с двух сторон. Вирдумарий, на голову возвышавшийся над этой гурьбой (только цезарь был вровень с ним ростом), отпихнул ближайшего к нему паренька.

– Назад!

Толчок был настолько мощный, что бандит упал на руки товарищей. Главарь шайки – красивый, с вьющимися волосами и серьгой в ухе молодой человек – шагнул вперед. Здесь молча откинул плащ и обнажил длинный италийский кинжал. Стация сразу замолчала, чем на мгновение отвлекла внимание Тертулла. Он бросил взгляд в ее сторону, следом краем глаза приметил, что дружки главаря, стараясь прижать к стойке и Вирдумария, начали обходить цезаря и преторианца с боков.

Германец, нимало не смутившись, спокойно повторил:

– Я сказал – назад! Убрать оружие.

Главарь сделал вид, что подчинился, спрятал кинжал, тут же один из его подручных сбоку бросился на цезаря. Коммод попытался отступить в сторону, однако негодяй сумел достать его кулаком. Удар пришелся прямо в глаз императору. Луций, не раздумывая, двинул обидчику прямым греческим в зубы.

Дальнейшее Тертулл помнил смутно, наплывами. Прежде всего в памяти занозой засела дрянная, гнусная улыбочка, искривившая лицо главаря, моментально сменившаяся гримасой изумления и боли. Вирдумарий одним движением кривого иберийского меча отсек тому руку, в которой вновь блеснуло лезвие. Момент, когда германец успел выхватить оружие, Тертулл не уловил. Еще выпад – и тот, что подступал к телохранителю сбоку, осел на пол с распоротым брюхом. Вид его внутренностей, вопль запрыгавшего на одном месте атамана, принявшегося трясти искалеченной до плеча культей, нестерпимо громко закричавшей Стацией, бросившейся к главарю отрезвили всех, кто находился в зале. В таверне было много таких, кто был не прочь подсобить местной шайке и добраться до мешка, который с такой страстью сжимал бородатый, однако скоротечность и кровавая жесткость разборки в момент отрезвили их.

Коммод тем временем оторвал Стацию от вопящего, на глазах бледнеющего главаря, повернул к себе и спросил:

– Сама вернешь денежки, старая карга? Или мне поискать?

Попытавшегося было достать цезаря длинным кинжалом продавца за стойкой Вирдумарий одним ударом рукояти меча лишил чувств. Стация, вмиг постаревшая, зареванная, вызывающе задрала подол туники и вытащила спрятанный между ног кошель. Бросила его к ногам Луция:

– Подавись, ублюдок!

Коммод невозмутимо отсчитал