Коммод хмыкнул.

– Так бы и сказал. Мне самому все эти славословия порядком надоели. И то верно – явимся пешком, без факелоносцев, глашатаев, ликторов. Вино без нас доставят – лица прикроем накидками. Так подозрительней. Шучу, шучу…

До сих пор сдерживающий голос Публий буквально простонал:

– Луций, я тоже хочу с вами.

– Обойдешься. Займись бумагами. Там соберутся воины, будут вспоминать минувшие дни, а какой из тебя вояка?

– А как же Тертулл?

– Он будет нашим Гомером. Будешь, Тертулл?

– Так точно, господин.

Коммод, прищурившись, глянул на него, спросил совсем не к месту:

– Я смотрю, ты очень не хочешь вновь быть изгнанным?

– Очень не хочу, Луций.

– Ну-ну. Тогда старайся. Да, если мы пойдем без рабов, тогда ты потащишь мешок с золотом.

– Слушаюсь, цезарь.

Глава 3

Вечер прошел на редкость удачно. Присутствие цезаря не нагнало страха, не омрачило праздник. Он даже позволил обеим дочерям Бебия – девочкам-погодкам Сабине и Матидии, а также мальчишке покататься у него на спине. Дети визжали от удовольствия. Мальчик – его тоже звали Луцием – буквально лип к тезке. Подобные знаки внимания были явно по душе Коммоду. Император вел себя на редкость примерно – разговаривал запросто, не прыгал с угроз на объявление милостей, не дергал себя за пальцы, не пялился на расцветшую к тому времени Клавдию, жену Бебия. Он взял с нее слово, что Клавдия сосватает ему достойную невесту. Пора, мол, и цезарю жениться. Лет тоже выразил желание обзавестись супругой, вот только денег маловато.

Коммод сразу оборвал его:

– О делах ни слова. Дайте мне наконец отдохнуть от пурпурной тоги. Если бы вы знали, как приятно посидеть в семейном кругу, среди людей, близких отцу и матери! Где твоя мать, Клавдия? – обратился он к хозяйке дома.

– Здесь, живет с нами, – несколько смутилась Клавдия. – Присматривает за девочками и… – она помедлила, потом добавила: – За маленьким Луцием.

– За этим шустрым негодником, который посмел влезть на меня, как на пальму? Постой… – он на мгновение замер, словно вспомнил что-то. – Это не?..

Клавдия перебила его.

– Господин!

Император удивленно уставился на нее. Бебий и Лет напряглись, у Тертулла отчаянно забилось сердце. Однако император вовсе не обратил внимания на дерзость Клавдии.

– Ту имеешь в виду?.. – он многозначительно глянул на жену Бебия.

Клавдия кивнула и тяжело вздохнула.

– И ребенок ничего не знает?

Опять кивок.

– И знать ему не надо. Но как-то надо же ему объяснить. Кого-то ему следует считать своим отцом?

– Сегестия, государь, – вместо жены ответил Бебий.

– У тебя золотое сердце, Клавдия. Я подарю тезке доход в тысячу золотых в год. И не говори, Бебий, что у вас достаточно средств. Не надо пренебрегать помощью, даже если она исходит от императора. Кстати, о золотых. Полюбуйтесь на нашу новую римскую монету, которую сегодня начали чеканить в моих мастерских. Тертулл, мешок у тебя с собой?

– Да, государь.

– Покажи новые золотые.

Стихотворец сделал знак рабу, и тот принес кожаный мешочек. Тертулл развязал горловину и вынул оттуда несколько новеньких золотых аурелиев, на аверсе которых четко рисовалась голова молодого цезаря в короне. Вид у него был надменный, даже презрительный, но сходство было отменное. Надпись гласила «имп цезарь Коммод». На реверсе – опиравшийся на палицу Геркулес. Палицу поддерживали два пленных германца.

– Прелесть, а не чеканка.

– Предлагаю выпить за век Коммода, – предложил Лет. – Побольше бы Риму императоров, выросших в лагерях и знакомых с трудностями солдатской службы.

– Надеюсь, Квинт, ты не имеешь в виду Калигулу, который тоже вырос среди солдат?

– Конечно, нет, величайший. Гай был больным человеком, он не ведал, что творил.

– Это ты верно рассудил, Квинт. Мало быть знакомым с чаяниями рядовых легионеров. Надо еще иметь голову на плечах и не ошибиться в выборе девиза царствования. И я выбрал! – торжественно провозгласил Коммод.

– Так возвести нам его, государь! – воскликнул Тертулл.

– Геркулес Непобедимый!

Все встали, в том числе и Клавдия, и громко трижды прокричали:

– Ave, Caesar, imperator!

Коммод был явно польщен. Он помахал рукой и предложил всем занять места на ложах.

– Как радостно вновь оказаться в Риме среди родных людей! Ощутить неповторимую атмосферу, пропитанную латинской доблестью и желанием исполнить долг.

Он задумался, потом поднял руку:

– На этом о делах – все. Вот о чем я подумал, глядя на семейное счастье, которым Минерва наградила Лонгов. Значит, мы с тобой, Клавдия, договорились, ты подыщешь мне невесту. Ищи подобную себе.

– И мне тоже! – воскликнул Лет.

– И ему тоже, – поддержал своего легата император. – А сейчас я хотел бы поприветствовать твою матушку, Секунду Максиму.

– К сожалению, государь, она очень слаба и последние дни не встает с ложа, – ответила Клавдия.

– Жаль, – огорчился Коммод. – Что ж, передай ей мои добрые пожелания, надеюсь, она скоро избавится от хвори. Секунда Максима была ближайшей подругой моей матушки, Фаустины, с которой так вольно обращался наш драгоценный Тертулл. Так сказать, именинник и возвращенец, сумевший насмешить Рим. Я, конечно, в ту пору еще был молокососом, но хорошо запомнил шутку, которую повторяли в городе.

Тертулл изобразил удивление.

– Не прикидываешься паинькой, этаким Нарциссом? – засмеялся Коммод. – Кто не помнит мим, в котором некий драмодел, не будем тыкать пальцем, вывел высокопоставленную особу, известную своими похождениями в столице, а также в Мизенах и Равенне, где стоит императорский флот?

Теперь смеялись все, только Клавдия пожала плечами.

– Я не помню. Может, тогда наша семья еще не вернулась из Африки?

– Ну! – обрадовался Луций. – Эта высокопоставленная особа устами главного героя – глупого провинциала из богатеньких – была названа спелой, источающей сладостный аромат розой. Провинциал спрашивает: «Кто же тот счастливец, кому досталось вдохнуть ее восхитительный аромат?» Актеришка, изображавший всезнайку и проходимца, ответил: «Тулл». Глупец не расслышал и переспросил. Проходимец во второй раз ответил: «Тулл». «Не слышу, как?» – «Я тебе уже три раза сказал: Тулл»[37]. Публика была в восторге. Сдается, что этот забавный диалог придумал наш хронописец.

Тертулл густо покраснел, потом признался:

– Так-то оно так, только я никогда бы не осмелился вы вести этот мим на сцену, если бы вышеупомянутая высокопоставленная особа не прочла текст и не приказала бы Виталису срочно озвучить его со сцены.

Теперь изумился Коммод.

– Зачем ей это надо было?

Поэт пожал плечами.

– Понятия не имею. Особа строго-настрого запретила мне спрашивать об этом. Она объяснила, что у великих мира сего есть свои крохотные тайны и я должен взять за правило не совать свой нос туда, куда меня не просят. Ее наставления я запомнил на всю