За все то короткое время, что мне удалось пробыть в Катрале, я ни разу не видел, чтобы местные девушки и женщины носили хоть какой-нибудь головной убор, в лучшем случае накидывали сверху тонкие покрывала, плотные или кружевные, чтобы защититься от солнца. К примеру, такая же накидка украшала плечи сопровождавшей меня женщины, а вот девушка, оказавшаяся почти напротив меня, когда я опустился на стул, ничего подобного не носила. Коротко стриженные белокурые волосы, очень похожие мастью на шевелюру бальги, покрывал чепец. Черный, как и вся остальная одежда.

— Рад приветствовать гостя за своим столом, — сказал блондин, помешивая серебряной ложкой какую-то кашицу в тарелке перед собой. — Позвольте представить вам присутствующих. Всю мою семью, если можно так сказать. — Он чуть опустил подбородок, начиная с себя: — Иакин Кавалено со-Катрала. Моя… помощница Танна. — Кивок в сторону той, с кого началось мое утро. — И моя сестра Лус. Лус, поздоровайся с гостем.

Девица подняла на меня взгляд, который правильнее всего было бы назвать растерянным. Да, и глаза у них похожи, и прочие черты. Только если лицо блондина выглядит большую часть времени неподвижным, его сестра… Дрожит, что ли? Очень похоже. Мелкой дрожью.

От подобного недуга, вызванного душевным напряжением, столичные лекари советуют перед сном выпивать стакан воды с несколькими каплями настоя из корней ласковицы: рецепт отпечатался в моей памяти уже на третьем или четвертом повторении, но Атьен Ирриги продолжал пересказывать его и страдания своей супруги еще долго. Очень долго. До самого нашего расставания.

— Доброго дня, эррете.

Приветствие прозвучала совсем тихо, как шепот, и после него девица снова опустила взгляд, сосредоточенно уставившись в кончики собственных пальцев, цепляющихся за край стола.

— Пусть кушанья не кажутся вам скудными, — тем временем продолжил бальга. — Перед утренней молитвой ни душа, ни тело не должны быть тяжелыми.

Мы еще и молиться будем? Прямо сейчас?

Блондин заметил мое удивление и пояснил:

— В Катрале принято хотя бы раз в день посещать кумирню. Кто-то предпочитает делать это вечером, когда жара спадает, но истинно верующие приносят свою жертву полностью.

Да уж, если предстоит выход под жаркое солнце, лучше не есть ничего жирного, сладкого, пряного… В общем, ничего по-настоящему вкусного.

Я ковырнул ложкой месиво в своей тарелке. Больше всего оно походило на раздавленные зерна, сваренные в собственном соку. Они чуть поскрипывали на зубах, но есть было можно. Если не думать, что жуешь что-то клейкое и напрочь лишенное вкуса. Запивать кушанье предлагалось чистой водой, не добавлявшей удовольствия от трапезы.

Судя по всему, я был самым голодным из завтракающих, потому что справился со своей порцией первым. Лус почти не притронулась ни к еде, ни к питью, но для ее хрупкой фигуры, наверное, было достаточно и нескольких зерен в день. Танна ела старательно, не отвлекаясь, а вот блондин больше ковырялся в тарелке, чем подносил ложку ко рту, при этом смотрел куда-то мимо всех нас. Пока не встретился с моим взглядом и не очнулся от своих раздумий.

— Надеюсь, вы ничего не имеете против черного цвета? В этом доме носят только черное.

— Как и в городе. Я заметил, что только немногие горожане одеты ярко.

— Яркие краски соблазняют душу, — заявил бальга…

— На что соблазняют?

— На гибель, — коротко ответили мне тоном, не позволяющим продолжать расспросы. — Когда вы услышите молебен, все поймете сами. — Он отложил ложку в сторону и встал из-за стола. — Пора отправляться.

Помощница Танна послушно поднялась на ноги, я тоже покинул свое место, одна лишь Лус оставалась сидеть, опустив взгляд.

— К тебе это тоже относится, — сказал блондин, но его словно не услышали. Тогда раздался окрик, похожий на удар хлыста: — Лус!

Девушка встрепенулась, вскочила со стула и начала приглаживать юбки, хотя их складки выглядели так, что вряд ли могли хоть когда-нибудь растрепаться или помяться.

— Лус, мы идем на площадь. — Эти слова прозвучали уже намного тише, словно бальге и самому не слишком-то нравилось повышать голос на собственную сестру.

Белокурая головка в чепце кивнула. Можно было бы сказать, что понятливо, если бы взгляд девушки, такой же орехово-карий, как у брата, не подрагивал прежней растерянностью.

— Если не сочтете за труд, присматривайте за ней. Лус немного рассеянна и может потеряться даже в родном доме.

— Как пожелаете, — ответил я.

Мое согласие было встречено напряженным молчанием.

Я точно знал, где и какую ошибку совершил, даже чуть пошалил, выбирая именно это слово, но, сделав невинно-растерянное лицо, вынудил блондина процедить сквозь, зубы:

— Попрошу не упоминать о желаниях в этом доме.

Что ж, вот и я отыскал твое слабое место. Теперь мы равны. Теперь я знаю то, о чем так и не успел расспросить Натти.

Будем знакомы, недокровка.

* * *

Полуденная Катрала оказалась тяжелым испытанием даже для меня, несмотря на добросовестные труды «мокрой глотки». Так получилось, что в предыдущие дни я либо дышал степным воздухом, хоть и горячим, но не прекращающим двигаться, по городу же путешествовал перебежками от одной тени к другой, а шествие немногочисленной семьи Кавалено на молебен должно было совершаться… Гордо. Можно было бы сказать «торжественно», но для процессии из четырех человек такое слово явно не подходило.

С другой стороны, в подобном поведении верховного бальги смысл, несомненно, имелся. Блондин словно заявлял всему миру: «Вот я, иду с открытым лицом и пустыми руками. Я не боюсь тех опасностей, которыми ты можешь мне грозить». Одно дело ночью гнать врага, не готового к сражению, другое — днем напасть на безоружного. Конечно, последнее обстоятельство редко останавливает того, кто намерен убивать, но того, кто хочет показать собственную доблесть, всегда успешно отвращает от мыслей о душегубстве.

На этом простом свойстве человеческой натуры, к примеру, основывались ежедневные прогулки Звеньев разного достоинства по столице. Они ведь никогда не прятались и даже в преддверии боя оставались на передней линии, надеясь лишь на мастерство сопроводителя. Правда, поводов сомневаться в воспитанниках Сопроводительного крыла, насколько я знал, ни разу не возникало. Но все равно не так просто выйти вперед, полагаясь на что-то, отличное от собственных сил. Почти так же трудно, как поворачиваться к врагу лицом, прекрасно понимая, что сам ты способен только на один удар. А вот станет ли он успешным…

Прохожих нам встретилось мало. Только ближе к площади стали попадаться группки людей, одетых в черно-серое и, судя по мрачным взглядам, собиравшихся совершить некое малоприятное дело. Правда, как только горожане замечали неспешно и почти без хромоты шествующего по улице бальгу, то старались прогнать с лица любое выражение.