— А, это вы? — сказала она с сарказмом. — Спасибо за беспокойство! Но я в вашей помощи не нуждаюсь!

— Нуждаетесь! — заорала на нее Таня. Так трудно дались эти дни, кровью, выжигающим холодом, слезами, а теперь еще тонко пикироваться с этой женщиной? — Нуждаетесь, и еще как! Без меня вы тут никому не нужны! Что? Зашел кто-то к вам? Покормил? Выгулял Чапу?

— Я попрошу вас не кричать на меня!

— А я прошу вас слушаться! Я трачу на вас свое время, я переживаю за вас, думаю о вас, ясно? Можно и послушаться! Тем более, альтернативы нет! Общением вы не перегружены!

— Как вы смеете? — Светлана Марковна приподнялась на тощих локтях.

— Смею! Я тоже человек! У меня тоже бывают плохие дни! Неудачные!

— Да как же вы смеете?.. Я умираю!

— Я тоже умру когда-нибудь!

— Я раньше!

— А вот это спорно! — Таня бегала по комнате, сгребая грязное тряпье, бумажки. — Вы этого знать не можете! Никто не может! Еще не известно, кто умрет раньше! Ни в чем нельзя быть уверенным! И ни в ком!

— Прекратите! Что вы делаете?

А Таня пыталась добавить свежего воздуха. Боролась с рамой. Рама не поддавалась, засохла-заросла на века. Пришлось кухонным ножом крошить старую краску. Светлана Марковна притихла, с ужасом наблюдала, прикрыв пальцами рот. Чапа носилась следом за Таней, хватала тряпки, яростно их казня мотанием.

— Я сейчас здесь все вымою, выброшу весь этот хлам! И только попробуйте хоть что-нибудь сказать, ясно? Тут дышать нечем! Это не комната, а гроб! Вам нравится так жить? Так вот это — не жизнь! Это смерть раньше той смерти, которую вы изо всех сил стараетесь ускорить!

Треск рамы, что-то свалилось, какие-то чашки, грохот. Потом тишина. И тихий плач Светланы Марковны.

Таня собирала осколки, стараясь порезаться. Долго сидела на полу. Встать и подойти к Светлане Марковне казалось уже невозможным никогда. И было стыдно до боли. И плохо до боли.

Таня прижимала ладонь к осколкам.

Пусть бы и побольнее стало! Пусть бы эта кожная боль превзошла ту, внутреннюю!

Но не получилось, чтобы превзошла.

Таня посидела еще чуть-чуть, а потом, пунцовая и притихшая, пошла к Светлане Марковне.

— Простите меня. Все, давайте успокоимся.

Светлана Марковна горько рыдала, дергая острыми лопатками. Бедная. Таня присела рядом.

— Ну, пожалуйста… Пожалуйста… Простите…

— Вы жестокая! Вы злая!

— Я не злая… Я несчастная…

— Как вы можете так со мной?

— А как вы можете так с собой?

— Вы не больны! Вы живы!

— Так ведь и вы живы…

— Я пока жива…

— И я…

Шторы пузырились, впуская свежий воздух. Свежий настолько, насколько он может быть свежим в центре большого города. Но все равно воздух.

Вместе с воздухом в комнату входили и поселялись тоска и покой.

— Светлана Марковна! Меня бросил муж. Он ушел к другой женщине. Я не знаю, как жить дальше. У меня просто нет никаких мыслей по этому поводу. Что бы вы мне посоветовали?

Покой и тоскаааа.

— Отдайте свою жизнь мне, — искренне попросила Светлана Марковна.

— Берите, — согласилась Таня.

Странно, но обеим стало легче.

— Вадим, ты чего? — его схватили, оттащили от колонны. — Ты совсем, что ли? Больной! Из-за бабы??

Но Вадим был посильнее. И мотивация у него была посильнее. Его бросила женщина. Его обманула жена. Его предала боевая подруга. А в лице подруги его в принципе предало человечество. И даже не это хуже всего. Человечество регулярно предает по мелочи, недовешивает, нарушает договоренности и любит пнуть без предупреждения. Сколько раз уже такое было? И там, в Москве, и здесь, дома… Но дома предают мягче, пинают теплее. Дома и не ждешь какой-то глобальной беды. И если она вдруг приходит, то это прежде всего вызывает стопроцентный ожог воли. Шок.

Сейчас пока хоть одна система восстановится…

А вместо дефибрилляции — вот, колонна… Разряд! Еще разряд!

— Вадим! Да задолбал ты! Успокойся уже! Хорош! Ты сейчас здание административное снесешь! Кто компенсироватъ будет?

Когда Вадим был еще школьником, с ним уже приключалось подобное. Получил двойку. Никогда ничего ниже четверки, а тут — двойка. Позор. Стыд и позор. Вадим бродил вокруг дома, кривил губы, не плакал, но очень хотел. И ему было невыносимо думать, что теперь он навсегда останется с этим грузом — с двойкой. Теперь уже мир никогда не будет прежним. И дело не в родителях, которые поругают и огорчатся. Хотя и в них тоже…

И чтобы как-то унять печаль, а вернее, сместить ее акценты, Вадим тогда залез на лестницу для старшеклассников и повис на руках над стадионом. Пока висел — мысли были только о том, что сейчас не выдержит, разожмет пальцы. И когда упал, мысли были о том, что больно. А о двойке — нет.

И тогда к нему еще подошла маленькая девчонка из соседней квартиры и спросила:

— Больно?

Вадим сурово отвернулся. Не хватало еще с девчонкой разговаривать. Но та оказалась настырной. Обошла кругом и присела рядышком:

— Меня зовут Таня, а тебя?

Вадим оглянулся. Вот компаньон стоит, внимательно смотрит, ждет, когда снова придется перехватывать. Еще какие-то ребята. Только Тани нет.

— Позвоните Тане…

— …Я не думала о славе, я не думала о деньгах. Что-то было, чего-то не было — не суть. Но я хотела состояться! Я хотела сказать миру что-то важное! Языком своих героев, языком жестов, языком костюмов и света, всем, чем возможно! Я хотела играть судьбы и проживать их тоже хотела. Я ждала своего Гамлета — но какой из меня Гамлет? Мне говорили: «Света! Вы такая красавица!» И я играла только красавиц. Вместо надлома — взбалмошность, вместо слез — истерики, вместо откровений — кокетство. Десятки красавиц, сотни! Я им счет потеряла! Сколько лет это может длиться? Десять? Двадцать? Я стала бояться, что уже и этой краски у меня скоро не останется. Все мои силы стали уходить на поддержание красоты… Но она не поддерживается, Таня, искусственно. Сейчас я это понимаю, а тогда — нет. И мне пришлось уйти. Когда поняла, что я — большая черная дыра, ушла. Мне было так стыдно, что ничего не получилось. Я хотела, чтобы меня не стало, чтобы все обо мне забыли. И я снова ошиблась. Сейчас я понимаю — жить хорошо. Нет ничего лучше, чем жизнь… И знаете, Таня, о чем я больше всего жалею?

— О чем?

— Что у меня…

Светлана Марковна не успела. У Тани зазвонил телефон.

Светлана Марковна отвернулась.

— Вадим?

— Это не Вадим, это… Короче, Таня! Это Таня?