отправилось нечто воздушное в розовых бантиках, а девица, ни на секунду не прекращая вопить, схватилась за панталоны, совершенно позабыв, что они заправлены в сапоги. Полсотни вооруженных мужчин, открыв рты, застыли у борта, и тут то ли из разбросанных одежек, то ли еще откуда с треском выскочило нечто одновременно ядовито-голубое и солнечно-желтое. Дева завизжала громче, и в то же мгновенье из-за разбитой пушки вылетела, нет, не девица, жуткого вида бабища и, колотя себя ладонями по груди и бокам, помчалась прямо на Луиджи.

– Они ядовитые! – выла она. – Ядовитые… Радужная смерть!

Луиджи увернулся, и бабища врезалась в Уго Варотти. Боцман по праву считался силачом, но умом не блистал. Поймав разогнавшуюся тушу, он отчаянно завертел башкой, рассчитывая на приказ. Луиджи с сомнением оглядел неаппетитную добычу и едва не подавился: перед ним была дожиха собственной персоной! Отец будет в восторге.

– Боцман Варотти, – возгласил Луиджи, – да будет вам известно, что вы взяли в плен капитана этого корыта!

– Сударь! – проревел счастливый Уго.

– Госпожа Гастаки, – ну и чудовище, прости Создатель, – вы взяты в плен боц…

Докончить фразу Луиджи помешало то самое желто-голубое, вцепившееся ему в рукав. Капитан невольно дернул рукой, затем пригляделся и расхохотался:

– Ребята, а ну-ка, переловите этих красоток, пока их пауканы не заели!

– Пауканы?

– Они, – простонал Джильди, маша рукой, – только крашеные.

И как до него сразу не доехало, что панику подняли киркореллы? Твари неплохо себя показали на бордонских галерах, заставляя полуголых гребцов сбиваться с ритма и путать весла, да и среди зажженных фитилей и картузов с порохом порезвились весьма кстати, но на «Пантере» творилось нечто сногсшибательное. Правда, и киркореллы здесь отличались от скакавших по галерам, как садовые пионы от скромных ромашек.

Оранжевый, словно взбесившийся апельсин, паукан отскочил от бьющей руками и ногами костлявой тетки и столкнулся с бело-голубым собратом. Твари друг другу не понравились и затеяли драку. Они то отскакивали, то бросались в атаку, норовя достать врага хваталками, а потом сцепились в рыже-бело-голубой мохнатый ком и замерли. Возможно, оранжевый и бело-голубой и не враждовали вовсе, а любили друг друга – в конце концов, отличить пауканиху от паукана может только паукан.

Снизу раздались выстрелы, и Луиджи поспешил на гребную палубу, но к его приходу все кончилось и там. Прикованные рабы не могли сопротивляться, даже если б захотели, а надсмотрщики и несколько растрепанных теток, видимо офицеров, беспрекословно сложили оружие. Девушки с оленьими глазами среди них не оказалось, и Луиджи вернулся наверх. Там было весело: абордажники с гоготом обсуждали добычу, выставляли караулы у орудий, принимали шпаги у обалдевших канониров, а очумелые киркореллы продолжали лихо скакать по палубе, то ли норовя спрятаться, то ли наоборот. И кто только додумался их раскрасить? Сам талигоец или кто-то из ловцов?

– Господин капитан, – доложил абордажный теньент, – вроде все. Галеас наш, команда тоже. Есть и несколько красоток. Желаете глянуть?

– Еще бы… Но только глянуть. Бой еще не кончен.

3

Раздался знакомый скрежет: гребцы взялись за дело. Кое-как избавившаяся от «ызаргов» «Морская роза» дрогнула, неуклюже развернулась и сначала медленно, а потом все быстрей понеслась к добивавшему «Восьмерку» галеасу. Ватрахос вошел в раж, желая поквитаться с подбитым «ызаргом», хромая галера флагмана не занимала. «Сердце волн», не обращая внимания на укусы «Двойки», перло вперед, явно намереваясь раздавить наглую тварь, которая наконец-то попалась.

– Развалится, – хмуро бросил Муцио Скварца и, поймав взгляд Валме, пояснил: – Не сразу, так после. Когда галеас даст задний ход.

«Восьмерка» и впрямь едва держалась на плаву, но ее капитан руки опускать не собирался. Единственное, что он мог, – это намертво прицепиться к атакующему гиганту и перенести бой на чужую палубу. И это было сделано!

Когда сломанный таран поднялся над обреченным корабликом, вверх ринулись десятки кошек, цепей, якорей, намертво связывая охотника с добычей. На носу галеаса повис немалый груз – набранная «ызаргом» вода тянула книзу, так что резная корма непристойно задралась. «Сердце волн» отчаянно колотил веслами, пытаясь сбросить подыхающего наглеца. Флагман напоминал кабана, в уши которому вцепились бергерские гончаки. Увернуться от атаки сзади бордон не мог, даже если и понял, что происходит.

– Раком встал! – припечатал Дерра-Пьяве.

– Фи, Ланцо, – выпятил губу Муцио и заорал Марселю: – Держись!

Таран «Морской розы» с хрустом врезался в корму галеаса, попутно разнеся в щепки руль. Валме шмякнуло об какую-то деревяшку, из носа пошла кровь, опять пришлось утираться рукавом. Впереди орали, ругались и стреляли: «Двойка» и отлепившиеся по случаю абордажа от «Розы» «Шестерка» и полудохлый «Первый» своего не упустили.

Вперед выскочило человек десять с пращами, на корму пойманного «слона» полетели гранаты. Сверкнуло, загрохотало, повалил черный едкий дым, свистнули кошки, и Валме увидел Алву, взбирающегося на задымленную корму. Самому Марселю никто ничего не приказывал, но виконт уцепился за подвернувшуюся веревку и, дивясь собственной лихости, полез на галеас, где, разумеется, опять творилось Леворукий знает что. Едва Марсель куда менее изящно, чем хотелось бы, перевалился через борт, на него набросился какой-то полуголый наглец, ухвативший виконта за плечо и с воплем «Заряжай!» толкнувший к одному из кормовых фальконетов.

– Шевелись! – орал нахал, набивая в жерло картечь. Наследник Валмонов шмыгал носом и шевелился. У второго фальконета орудовали еще двое. Виконту ужасно хотелось отыскать Ворона, но пришлось на пару с нахалом разворачивать вертлюги. Едва они закончили, как нахал коротко ойкнул и завалился на спину, оставив Марселя в полной растерянности. Фальконеты заряжают для того, чтобы из них стрелять, но куда?!

В пяти-шести шагах с десяток абордажников во главе с Рокэ сдерживали лезущих вперед обитателей галеаса. В руках Ворона вновь мелькали две сабли, а палубу у его ног украшали свежие трупы. Стрелять? По своим?! Алва оглянулся, махнул рукой, абордажники дружно попадали на черные доски. Стали видны ошалевшие рожи бордонов, тесаки, сабли, пистолетные дула. Марсель с замершим сердцем ткнул пальником в запальное отверстие. Фальконет плюнул картечью, сметая напирающих «дельфинов». Кажется, он все сделал правильно…

Второй фальконет окончательно очистил корму, и на «Сердце волн» с ножами и запалами в зубах полезли абордажники «Единицы» и «Шестерки». Знакомый боцман с хохотком метнул гранату, положив на месте пару высунувшихся из-за какого-то хлама бордонов, вскочил на подвернувшийся бочонок, отчаянно замахал сорванной курткой. Знак? Кому? Свистнуло ядро, угодило в мачту, кто-то забористо выругался, мелькнул шлем Скварцы.

– Уроды! Мало им!

Уроды, в смысле бордоны, строились у обломанной мачты, и было их куда больше, чем хотелось. Сотни… две! Еще бы, галеас-то большой, больше «Шестерки» и «Единицы», вместе взятых, а они еще потеряли часть людей при захвате «Розы». И это еще не все! Спасибо, большинство «дельфиньих» мушкетеров застряли на носу, отгоняя абордажников с «Восьмерки».

Верткий фельпец швырнул в бордонов гранату, похоже, последнюю. Вновь затрещали выстрелы.