власти и об убийстве Берии за то, что он это дело хотел продолжить и расследовать убийство Иосифа Виссарионовича. Первый. И много вы знаете современных историков, которые ссылаются на Мухина, как на первооткрывателя в этой области? Пишут об этом многие, многие лекции читают, но имя Юрия Игнатьевича упоминать забывают. А если даже и упоминают, то никто не оговаривается, что именно он начал этот дурдом. Им стыдно. Какой-то металлург! Даже не доцент! Но зато можно писать массу книг и пиариться.

Разумеется, я не утверждаю, что версия Мухина верна, вы это и так уже знаете. Но он автор научной версии. В основе этой версии лежат ложь, наглое манипулирование и передергивания, часто — прямой вымысел, но версия есть. И она научна. В науке не все версии и теории основаны на достоверных фактах, и далеко не все они даже при первом рассмотрении выглядят правдоподобными. Главное, чтобы они служили развитию науки. Понимаете? Даже если теории изначально создавались для оболванивания людей, то они все-равно научны, если служат развитию науки, даже если их создатели и не ставили себе такой цели.

Зато эти теории рождают интерес к ним и самой науке. Начинается их изучение, осмысление, опровержение и появляются другие теории, совершаются открытия. Так даже откровенная белиберда может развивать науку. Вот как белиберда Мухина о Сталине и Берии. Т. е., отрицать вклад Юрия Игнатьевича в развитие исторической науки невозможно. Именно его деятельность вызвала самый широкий интерес к сталинскому периоду, особенно к событиям вокруг смерти Сталина. Именно на идеях Мухина паразитируют кандидаты и доктора исторических наук. Потому что Мухин — ученый-историк, хоть и автор завиральных идей, а те кандидаты и доктора — не ученые. Они — «металлурги».

Тем более «металлурги», что пользуются идеями явного проходимца. Мухин — ученый-проходимец, стопроцентный.

Вот Мухину я бы присвоил звание академика, но этого звания за повторение мухинского бреда лишил бы Фурсова. Потому что повторять то, что написал Юрий Игнатьевич и выдавать этот бред, я имею ввиду отстранение партии от власти Сталиным, за собственные научные разработки может уже не просто прощелыга, а ходячий позор для Академии.

Но, бог с ней, с этой наукой и с этими академиками. Приступим, собственно, к Юрию Игнатьевичу. В своей книге «Убийство Сталина и Берии» он в изложении собственной теории о намерении лидера Коммунистической партии отодвинуть эту же партию от власти перечисляет решения 19-го съезда КПСС, в их ряду это:

«Сталин ликвидировал в партии единоначалие — сделал то, что хотел сделать еще в 1927 г. Должность генерального секретаря была упразднена, а секретарей ЦК стало 10 человек. Причем вместе они не образовывали никакого органа, а просто все 10 вошли в Президиум, в котором опять-таки по Уставу не было никакого председателя, никого главного.»

Собственно, после такого утверждения уже можно книгу Юрия Игнатьевича дальше читать, как произведение, написанное очень хорошим языком, но никакого отношения к историческому расследованию не имеющее. Это сборник анекдотов о Сталине. Когда-нибудь оно так и будет восприниматься, и один вид тех, кто повторил эти анекдоты будет вызывать вообще издевательский хохот. Тем более, если эти люди будут иметь научные звания.

Проблема в том, что Сталин у Юрия Игнатьевича страдал склерозом, поэтому он на 19-м съезде вдруг сделал то, что уже было сделано на 17-м съезде. Должности Генерального секретаря не существовало с 1935 года.

Ладно, черт с ним! Может Юрий Игнатьевич просто ошибся или по привычке. Мы же все раньше так и считали, что Сталин был Генеральным секретарем до самой своей смерти. Я эту ошибку в своей первой книге тоже допустил.

Но дальше Мухин переходит к послесъездовскому Пленуму ЦК КПСС и начинается трэш и угар:

«Причем Сталин, видимо, позаботился и о том, чтобы после его ухода из секретарей партии (о чем позже) ЦК не вздумал создать себе нового вождя, так сказать, неформального.»

И Юрий Игнатьевич начинает рассказывать о том, что Сталин на Пленуме пытался уйти с поста секретаря ЦК КПСС, остаться только Предсовмина.

Смысл такой: если царь бросает пост секретаря ЦК КПСС и остается только премьер-министром, то ЦК сразу теряет всю власть, эта власть уходит в Правительство и — капец котенку, т. е. партии.

А в подтверждении своих мыслей Мухин приводит воспоминания К. Симонова:

На пленуме ЦК 16 октября 1952 г. он даже успокаивал членов ЦК (125 человек) тем, что согласен оставаться членом Президиума как Предсовмина, но посмотрите, какая, по воспоминаниям Константина Симонова, была реакция, когда Сталин попросил поставить на голосование вопрос об освобождении его от должности секретаря ЦК по старости:

«…на лице Маленкова я увидел ужасное выражение — не то чтоб испуга, нет, не испуга, а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других или яснее, во всяком случае, многих других осознавшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина, нельзя соглашаться, чтобы он сложил с себя вот это одно, последнее из трех своих полномочий, нельзя. Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе. И тогда, заглушая раздавшиеся уже из-за спины Сталина слова: „Нет, просим остаться!“ или что-то в этом духе, зал загудел словами „Нет! Нет! Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!“»

Ай, молодец Юрий Игнатьевич! Фокусник. Я такие фокусы встречал у Н. Старикова, В. Резуна и у других наперсточников. Мухин встал в строй к ним, как там и стоял. Потому что К.Симонов приписал Сталину попытку уйти не с должности секретаря, а с должности Генерального секретаря:

«Сталин, стоя на трибуне и глядя в зал, заговорил о своей старости и о том, что он не в состоянии