в голову. А если бы и пришло? — ведь ясно же, что Бах, как и Шекспир, сумел придать первоначальной «сырой породе», пусть даже это была алмазная руда, такие новые качества, такую «огранку», какие до них и вообразить никто не мог, даже столь значительный гений, как Вивальди.

Еще одна любопытная деталь. Огромное количество произведений, в основном для клавесина, Бах написал как учебные пособия, вовсе не помышляя о концертном исполнении. А теперь это общепризнанные непревзойденные шедевры — все эти прелюдии и фуги, партиты и инвенции. И что самое поразительное — нет среди их бесчисленного множества заведомо неудачных, второстепенных вещей. Как могло достигаться такое тотальное совершенство и неужели сам Бах не сознавал, сколь оно велико? Скорее всего, просто не задумывался над этим.

Наконец, не могу хотя бы кратко не остановиться на современном исполнительстве его музыки. Тут существует, на мой взгляд, две крайности, имеющие, впрочем, ограниченное право на жизнь. Одна из них — модное нынче аутентичное исполнение (на современных композитору инструментах). Против этого возражал еще Пабло Казальс. Неужели вы думаете, говорил он, что будь в распоряжении Баха современные, куда более совершенные инструменты, он не приминул бы ими воспользоваться? В этом плане совершенно несостоятельным является довольно распространенные мнение, что Бах писал то, что мог слышать. Да откуда вы знаете, что он слышал!? Возможно нечто такое, что не передать даже наисовершеннейшим инструментам! А вот записывал он действительно лишь то, что мог. Другая крайность — современные электронные аранжировки. Не спорю, они бывают весьма эффектны. Но если вы возьмете, к примеру, картину Рембрандта, где из мрака выступает невесть чем освещенное лицо какого-нибудь библейского старца, и ярко раскрасите ее, возможно вы и достигнете определенного декоративного эффекта, но будет ли это Рембрандт? что станет с его сущностью — тайной? И тут я снова возвращаюсь к так потрясшему меня концерту Святослава Рихтера; вот у кого я услышал тогда не старинного и не современного, а подлинного, то есть вне всякого времени Баха — во всей его красоте и величии!

Спустя почти десять лет после того памятного концерта, заново переосмыслив свое отношение к Баху, я отважился на следующие стихи:

         ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ И НЕБЕСНАЯ

                /Прелюдия и фуга/

                                    «В горах мое сердце,

                                     А сам я внизу.»

                                    /Роберт Бернс/

   Над миром глупости, убогим, суетливым,

   Мирком поверженных с рождения во прах

           Парит спокойно и неторопливо

                    Архангел Бах.

О дай мне мудрости и веры в справедливость!

     Дай примоститься на твоих крылах!

            И улыбается счастливый

                    Архангел Бах.

                        * * *

Земной небожитель. Подобно секвойе

Корнями врос в землю, а крона-корона...

В горах мое сердце! А сам я в низине,

В долине, в трясине, в ущелье, в болоте...

Корнями врос в землю. Но крона-корона

Раскинулась гордо в заоблачных высях...

В долине, в трясине, в ущелье, в болоте,

В пустыне бесплодной. Но дух мой свободен!..

Раскинулась гордо в заоблачных высях,

В заоблачных высях — не горных, но горних!..

В пустыне бесплодной. Но дух мой свободен

И внемлет в безмолвье Создателя слову...

В заоблачных высях — не горных, но горних,

В заоблачных высях, где звезд ликованье!..

И внемлет в безмолвье Создателя слову.

И чудные звуки, рожденные Словом...

В заоблачных высях, где звезд ликованье.

Но корни в земле — глубоко, нерушимо...

И чудные звуки, рожденные Словом,

Слетаются в грудь мне, как вольные птицы...

А корни в земле, глубоко, нерушимо,

В земле, что так скудно дожди орошают...

Слетаются в грудь мне, как вольные птицы,

И вновь улетают они, чтоб селиться...

В земле, что так скудно дожди орошают,

И кормятся корни в борьбе многотрудной.

И вновь улетают они, чтоб селиться

В жилищах людей, что без пищи страдают.

Земной небожитель. В горах мое сердце.

ЛЮДВИГ ВАН БЕТХОВЕН

ТВОРЕНИЯ ПРОМЕТЕЯ

«Человек, вкусивший восторженность этой музыки, свободен и спасен навсегда.»

/Рихард Вагнер/

Так называется балет, на который Бетховеном написана музыка, а мне подумалось, что именно это название как нельзя лучше подходит ко всему его творчеству.

Не обязательно соглашаться со мной, но Бах и Бетховен представляются мне двумя высочайшими вершинами в высокогорной стране мирового музыкального (да и не только музыкального!) гения. Однако вершины эти существенно разные. Первая имеет совершенную пирамидальную форму, сплошь покрыта могучими вечнозелеными лесами, под сенью которых рассыпаны неувядающие райские цветы, и над ней всегда неомраченное чистое небо; временами по нему скользят светлые облака, но они почти никогда не заслоняют сияние небесных светил: днем — солнца, а ночью — ослепительных звезд.

Иная вершина — Бетховен. Она не возвышается — она вся — порыв земли к небу! Изрезана скалами и ущельями, с ее склонов срываются бушующие потоки и водопады, то здесь, то там встречаются невиданной красоты озера, по берегам которых цветут прелестные тюльпаны и рододендроны, вокруг клубятся грозовые тучи, сверкают молнии, но вдруг все стихает, небо проясняется, и тогда кажется, что вершина эта принадлежит уже небу, а не земле; подхваченная сияющим облаком она словно уносится в неведомую высь, где вот-вот захлебнется восторгом сердце, но... уже почти нечем дышать.

«Уйду вперед, туда, к высотным, горним

вратам с порушенными стенами за ними,

где громы отгремевшие ночуют

и молнии изломанные...»

/Марк Шагал/

           Вперед, вперед — к высотам горним

           Искать врата в порушенной стене,

             Где, отгремев, кочуют громы

                  И молнии изломанные...

            Но всюду лишь лазурь небес и снег.

        И