— Фрейя, ты действительно собираешься это сделать?

Она не ответила. Что ещё она могла добавить к уже сказанному? Да, она собиралась просидеть здесь всю ночь и проследить, чтобы ни один гоблин не решил, что теперь может пробраться в их хижину.

И да, это была вина её сестры. Эстер действовала из лучших побуждений. Но Фрейе придётся исправить эту ситуацию, прежде чем случится что-то ужасное, о чём они обе будут сожалеть до конца своих дней.

Эстер очень повезёт, если Фрейя когда-нибудь позволит ей снова покинуть пределы их владений. Гоблины могли схватить её в любой момент, если сочтут, что в определение сделки мелким шрифтом входит ещё и «подарок». Фрейя понятия не имела чего ожидать.

Мать никогда не учила их, что делать в такой ситуации. Она всегда говорила: никогда не проявляй даже малейшего интереса к сделке, чтобы гоблины не могли своими сладкими речами сбить тебя с толку и похитить. Это было правилом.

Эстер недоверчиво выдохнула.

— Тогда, наверное, я поговорю с тобой утром. Очевидно, сейчас мы не сможем нормально разговаривать.

Зачем она вообще собиралась это сделать было загадкой для Фрейи. Она не смотрела на сестру, когда услышала, что одежда упала на пол и скрипнула кровать. Если Эстер сможет поспать, пусть даже немного, это будет успехом.

Несмотря на то, что Эстер нравилось думать, что Фрейя была властной и ужасной сестрой, она не помнила наставлений их матери. Эстер всегда была с отцом. Он был добрым человеком, мягким во всех отношениях, и скорее поболтал бы с гоблинами, чем попытался держать их на расстоянии.

Их мать видела этих существ такими, какими они были на самом деле. Феи любили похищать детей. Они привносили в свои родословные кровь простых смертных, чтобы не быть такими отвратительными на вид. Они хотели крови смертных, и их единственный способ получить её — похищать детей.

Конечно, смертные поначалу будут плакать и умолять, чтобы их отпустили домой. Они захотят оказаться в царстве смертных и, возможно, даже превратятся в тень своих прежних «я». Может быть, они захотят увидеть своих близких в магических зеркалах или стеклянных бассейнах.

Однако время стирает всё. Даже любовь. И в конце концов, смертные забудут свою жизнь до гоблинов, их когтей и выводков уродливых детей.

Вот почему Фрейя так яростно смотрела на дверь и крепко сжимала ружьё. Она знала, на что способны гоблины, запустив свои когти в детей. Она знала, что Эстер в конце концов забудет о существовании сестры, пока Фрейя будет сидеть здесь, в мире смертных, отчаянно желая её возвращения.

Также, как она желала возвращения их матери.

И отца.

Тех, кто любил её, потому что Фрейя так боялась потерять их всех, а потом застрять здесь. Одна. Сама по себе, без единого человека, который бы знал её имя.

Такое будущее было неприемлемо. Мысли об этом заставили её сердце бешено колотиться, а ладони стали скользкими от пота. Фрейя не желала такой судьбы, и она не могла позволить Эстер уйти вслед за родителями.

Она крепче сжала дробовик. Металл знавал лучшие дни. Из-за ржавчины рукоять было трудно удерживать, но и так было нормально. Фрейя знала, насколько мощным было это оружие. Всё, что ей нужно было сделать — это навести его на цель и выстрелить. Кто бы ни встал у нее на пути, долго бы он не продержался.

Гоблины были выносливыми существами, но она сомневалась, что даже они выдержат прямой выстрел.

Фрейя не замечала течение времени. Ей казалось, что она сидела и вглядывалась в бесконечность. Она старалась даже не моргать, боясь, что гоблины появятся перед ней как по волшебству.

И тогда она это услышала. Звон колокольчиков, который её усталый разум принял за постукивание вилкой по стакану. Может быть, для тоста? Или, может быть, это были просто глупые мысли, потому что ей нужно было поспать.

Её веки отяжелели. Она сделала глубокий вдох, чтобы заставить свой разум проясниться, но всё, что она могла почувствовать — это был чудесный аромат яблок и корицы.

Нет, он не мог быть здесь. Им не разрешалось входить в дом без приглашения. По крайней мере, так всегда говорила её мать. Фрейя резко выпрямилась, широко раскрыв глаза, оглядывая комнату, как будто он собирался выйти из тени.

Когда ни один гоблин не дал о себе знать, она снова уселась в кресло. Её пальцы вцепились в деревянную ручку, и пот заставил их опасно скользить. Ей нужно было собраться. Солнце уже взошло, не так ли?

Приторный запах вонзился ей в нос. Он хлынул в её легкие, как будто кто-то опрокинул виски ей в рот, и, к сожалению, она не понимала, который сейчас час. Как долго она просидела в этом кресле? Казалось, она пробыла здесь совсем недолго, но в то же время и целую вечность.

Она посмотрела на маленькую луну, вырезанную в их двери, и почувствовала, как дрожат её руки. Солнце поднималось, но луна делала то же самое. Они вместе поднимались в небо, и она не понимала, день сейчас или ночь.

— Магия, — пробормотала она. — Это просто магия.

И тут она услышала его. Его глубокий голос шептал ей на ухо.

— Да, Фрейя. Конечно, это магия.

От этого звука дрожь пробежала от головы до самого живота. Она задрожала в кресле, дыхание вырывалось из легких.

— Что ты со мной делаешь?

— Вообще ничего. Я просто хочу, чтобы ты спала.

Она почувствовала когти на затылке. Холодные кончики сдвинули её волосы в сторону, и она могла поклясться, что он вдохнул запах ее кожи. Она чувствовала, как его тёплое дыхание ласкает её волосы.

Фрейя покачала головой, но её веки стали ещё тяжелее. Она не могла удерживать их открытыми. Как бы ни старалась.

— Я должна защитить свою сестру, — прошептала она.

— Тебе нужно поспать.

Нет, ещё один вдох, и она будет в порядке. Руки Фрейи крепче сжали дробовик. Сейчас она вскочит со стула, развернётся и выстрелит в него в упор. Он этого не переживёт. Он никогда не выберется из этой хижины живым.

Она резко выпрямилась, сжимая ружьё. Но когда она открыла глаза и обернулась, глаза Фрейи расширились от страха.

Комната была залита солнечным светом, хотя она была уверена, что ещё ночь.

Запах яблок и мускатного ореха был лишь слабым следом в воздухе.

А кровать сестры была пуста.

Она выронила ружьё и бросилась в спальню.

— Нет, нет, нет, — бормотала она, лихорадочно срывая одеяло с кровати сестры. — Эстер! Эстер, пожалуйста, будь